ССЫЛКА НА РОЛЕВУЮ: https://kicks-and-giggles.ru/
ЖЕЛАЕМАЯ ВНЕШНОСТЬ: какой-нибудь стекольный дяденька
ТЕКСТ ЗАЯВКИ: 
Бесит. Эта ее худая, инфантильная шейка и белые волосы. Метр с кепкой, глаза от испуга вот -вот лопнут.
«Зачем таких слабаков берут в Аврорат?» - вопрошаешь громко, сидя на общем собрании, смотришь, как она неловко ежится под твоим взглядом.
Да, ты это ей!
Бесит, бесит. Нарочно делаешь вид, что плохо запомнил ее имя. И она каждый раз робко блеет: «Тереза, сэр, меня зовут Тереза».
Бля ну какой же ты ей «сэр»? Смешная козявка. Ты не сторонник чистоты крови, совсем не женоненавистник, ведь у тебя самого есть семья, но эта новенькая - какой-то отдельный и неперевариваемый тобой случай. Странное чувство, что она не подходит. И ты ей это докажешь.Сложное задание? Захват заложников. Нужно же в конце концов дать Терезе себе показать, а если она-ожидаемо-проебется, то у тебя точно будет повод сходить к высшему начальству и подтвердить, что она тебе не подходит.
Светлые волосы, шея, когда чужое заклинание ранит тебя, больно заходит под правое ребро, она оказывается рядом, бережно закрывается своей ладонью дыру, которая оставила в тебе вселенная.
Тереза. Кажется, что тогда она тебя спасла, да?
С тех пор все становится не так. Она не только бесит, но ты зачем-то караулишь ее в общей комнате, думаешь, что будет, если вы останетесь одни. Снова наедине.
Торопливые, жадные поцелуи, ты ведь мракоборец, но рядом с ней теряешь контроль, словно вам обоим шестнадцать. Ее руки на твоих плечах. И ты забываешь о работе, жене, чем угодно, кроме нее.Бесит
или люблю.И так больше не может продолжаться. «Ты хорошая, но …» - твой собственный сорт медленно убивающего яда, тяжелого алкоголизма или наркозависимости, которая одновременно убивает тебя и делает сильней.
Интересно, а все ваши коллеги уже в курсе? Она же твоя подчинённая. Стыд.«Это из-за того, что я некрасивая?» - в ответ она горько плачет, но это не расставание, просто ты попросил о ее переводе в другой отдел.
И эта ее маленькая, трясущаяся и жалкая фигурка потом ещё долго стоит у тебя перед глазами.Так правда будет лучше для всех? Ты все решил. Больше вы не увидитесь, вымученно улыбаешься жене, тем времени переживая внутри тяжкую ломку.
И нет ничего более постоянного, чем временное, да?Целый год без Терезы похож на тяжелый, похмельный сон. Просто и молча прийти, чтобы посмотреть на нее. В последний раз она отворачивается и это натурально разбивает тебе сердце.
Что с тобой? Раньше ты был холодным и осторожным, а теперь будто бы подставляешься под удар. Только тут теперь нет ее, чтобы помочь тебе встать, если что.
Итог - ранение. А ещё в больнице тебе вкрадчиво говорят, что тот оборотень заразил тебя ликантропией и они не успели вколоть противоядие.Не может быть. И это полный крах, всего, твоей вроде бы устроенной жизни. С работы нужно уйти. Твоей жене, конечно же, не нужен муж - оборотень, который не может себя контролировать.
Дом на отшибе. Раз в месяц нужно собраться и отметиться, ведь ты на учете. Дырявая голова, забыл, что Терезу тогда перевели в «Управление поддержки оборотней», понимаешь это только в очереди, глядя на табличку со знакомой фамилией на ее кабинете.
И она все такая же светлая, так вкусно пахнет.
Роспись, вот здесь. Она молчит и смотрит на тебя своими светлыми, грустными глазами. И ты бежишь, бежишь прочь. Обещаешь себя, что больше никогда не придешь. Не дашь видеть ей своего падения и позора.«Ты один? Что случилось?» - через день Тереза стоит на твоем пороге. Обнимая ее, чувствуешь себя так хорошо, впервые за долгое время.
Заново. Только теперь вы будто бы поменялись. И она нужна тебе больше, чем ты ей. Замужем, у нее ребенок и ты спишь в обнимку с ее вещами, когда она долго к тебе не приходит.
Совсем, совсем на ней помешался.итак, ГП, неканон, попытка в гет, раз в год слешер стреляет и может быть это будет не в воздух,
в тебяготов брать персов, готов альт и всякие другие варианты.
обязательный обмен постами и патронусами, совместное придумывания сюжетных гэгов. другие технические пожелания и пояснения за сюжет обсуждаются отдельно, актуально, секси вери матч
ВАШ ПЕРСОНАЖ: Тереза Блишвик - неканон 
ПРИМЕР ВАШЕГО ПОСТА:
Боре одиноко в Вене, немецкий — ему совершенно чужой. Казалось бы, можно говорить на английском, который у него кстати вполне неплохой, но Меткин чаще всего стесняется, здесь — все не то, другое, неправильное и сердце стучит, рвется обратно в Москву, в Большой. «Зачем он сюда приехал?» — господин Рихард Шальк, главный хореограф, ровно через два месяца после того, как начал ставить с ним «Лебединое озеро» ловит нехилый, почти смертельный, сердечный приступ и сверху срочно ищут ему замену.
Тоже русский. В дорогом, черном костюмчике. Но в отличие от Борички его вроде ничего и нихуя, никогда не пугает, отныне со сцены он лихо вещает, что с ним труппа «Венской государственной оперы» станет еще быстрей, выше, сильней. Получит свои лучшие, самые прекрасные балеты. Серьезно? Серьезно, да, я правда Вам обещаю. И просто нельзя противостоять, инстинктивно не купиться на эту его хищную, льющуюся через край харизму.
Александр Брянцев. О нем в интернете было много всего и не совсем приличного. Что-то там про Лондон и театральную школу, балет, травму и наркотики. Очень хорошие отзывы на спектакли и скандалы, снова скандалы, отзвуки неприличных, матерных сплетен, которые, впрочем, в театральном мире ходят почти обо всех.
Меткин внимательно и исподлобья разглядывал его, стоящего на сцене, такого высокого и уверенного. Улыбался. Приятно и даже чересчур сладко удивился, когда тот потом неожиданно подписался на него в инстаграме. Поставил пару лайков, прислал ироничный огонёчек в ответ на очередную сториз из зала. Его парень, Ханс, сонно морщится и спрашивает, чего это Боря там так хихикает? «Ничего, ничего, я просто так» — он воровато выключает мерцающий в темноте телефон. Фатал блять эрор, лебедь попал в поле зрения хищника. Правда бедный Меткин еще об этом не знает.
Самое начало сезона, он немного удивлен, когда его просят зайти к главному хореографу. Не продлят контракт? Но у Бори он железно заключен на два года. Хочет отослать обратно в Россию, куда иногда так хочется? Вежливо кивнуть секретарше, при этом мельком увидеть собственное чернявое и напряженное отражение в переливающейся табличке на двери, где красиво выгравировано: «A. D. Bryantsev».
— Добрый день, — ему приятно, что они сразу говорят на родном и не забытом, однако не очень понятно это сильное, совершенно неприкрытое воодушевление Брянцева. В это же время его энергия импонируют Боре. Он как-то сразу начинает отражать это, словно маленькое зеркальце ловит и затем долго не отпускает солнечного зайчика. Улыбаться. — Вовремя? Мне сказали зайти, а время не назвали... Извините.
Они на «вы» или «ты»? Вроде бы последнее. Меткин осторожно жмет руку, которая внезапно оказывается мельче и изящней его собственных лапищ. Оглядывает кабинет, который особо не изменился со времен, когда тут еще был господин Шальк.
— Можно я сяду, да? — это неприлично, но он не может оторваться и не смотреть Брянцеву в глаза, прямо в лицо, да. Словно бы они на самом деле знакомы с Сашей очень давно и все это время не виделись, невозможно скучали, нет, даже изголодались друг по другу. И именно поэтому сейчас так важно уловить мельчайший нюанс его мимики, микроэмоцию, поворот головы и затаенные нотки чего-либо в голосе. — У тебя смешная инста, как тебе Вена?
И вот Боря поплыл, неуловимо и неизбежно. Что-то такое несет.
В начале дай ему радость. По образу Господа создай для вас двоих свой собственный райский сад. Огромная, неуклюжая клетка, куда однажды – скорее всего по ошибке — залетела райская птичка постепенно преображается в лучшую сторону. Отто терпеливо клеит обои, нанимает рабочих, чтобы сделать ремонт, потом покупает мебель, обставляя до этого совершенно пустые комнаты. Медленно, но верно вытравливает из своего дома тот самый паскудный запах псины, вишневого пива, одиночества, чтобы в итоге здесь пахло только им одним. Йесси. Этими его чудесными волосами, светлой – пресветлой макушкой, самой белой в мире кожей, слегка подернутой на плечах россыпью пестрых веснушек. Кажется, что он и сам не знает, как необычайно, неприлично пронзителен и красив, завернутый в молочные, дорогие простыни по утрам. Фарфор с аукциона, доставка из ресторанов. Все только для него, для него одного.
В начале дай ему удовольствие, послушание, поклонение, мнимую робость. Отто наклоняется, старательно и неторопливо завязывает шнурки на его блестящих, дорогих ботинках. Жесткие, хваткие лапищи при этом сжимают, почти полностью обхватывают его аристократические, тонкие щиколотки. Йесси в ответ заливисто и победно смеется, просит его отпустить, ведь он же опаздывает. Но Сильверберг серьезен, как никогда в жизни. Темные, упорные глаза, взгляд снизу вверх, ему требуется усилие над собой, чтобы разжать свои чертовы пальцы. Чтобы просто так взять и отпустить его, да.
В начале дай ему боль, которую вы оба так любите, однажды воспели; которая в конце точно принесет наслаждение. Есть в этом что-то животное, низкое, странное, очень больное, когда он по-медвежьи сгребает Йеспера в охапку, тянет на себя, постепенно вжимая это маленькое, слабое и одновременно опасное в кафель ванной. Нащупывает губами мокрый затылок, рукой – его член, шум воды в ванной слишком быстро стирает условную призрачную грань между ними. Йесси хрипло говорит, что не надо, но Отто знает, что нужно делать в точности наоборот; Сильвербег дышит, жадно и гадко дышит ему в плечо. Сделать красивое – выгибающимся, стонущим. Сделать красивое – своим, высечь из него огонь, сгореть в этом костре самому.
Они оба торопятся с проникновением, хотя в начале это всегда так жестко, узко, невыносимо. И Отто кажется, что он останется здесь совсем мертвый и каменный, если не почувствует Йесси прямо сейчас. Он его живая вода, собственная жар – птица, кусочек сердца, которое он заново обрел. «Ты мой, ты мой, чувствуешь?» — потом он почти насильно разворачивает его к себе, поспешно целует эти сухие, обкусанные до крови и голого мяса губы, всматривается в молчаливого, тихого, прижимает к себе, заставляя клясться, что Отто у него единственный.И какой же он в этот момент точеный, острый, просто умереть хочется.
В начале дай ему все, никогда не давай уйти. Пусть он забудется, не заметит твои голодные глаза, неотступно следящие за ним. Кто же знал, что его дела в кино пойдут настолько хорошо? Кто же знал, что он не будет вечно ждать тебя дома со смен в больнице?
О чем он думает, лежа рядом с тобой, обнимая тебя, думая, что ты уже спишь?
А вдруг кто-то опять отнимет у тебя Йеспера? Найдется кто-то лучше тебя, а ведь таких слишком много.
От этой мысли становится страшно. И Отто снова и снова глушит, топит ее в беспорядочным, страстных занятиях любовью, забирается пальцами в волосы Йеспера, чуть тянет его на себя, чтобы открылся тонкий, порочный рот, чтобы затем слизнуть, украсть капельку его бессмертной души, вдохнуть чужое дыхание.
— Ты совсем перестал спать, — он гладит его по голове, всматривается в лицо, попутно и незаметно пытаясь справится с угрозой их неминуемого расставания. — Ничего не ешь, только пьешь кофе. Так нельзя, это плохо кончится. Хочешь я одену тебя, а потом отвезу на студию? Или скажу им, что ты заболел? И ты останешься дома со мной.