Чего у нас тут, у нас тут динамика «Слегка дебильная дама в беде и её спаситель, которому очень впадлу было шевелиться». Искренней и чистой любви обещать не могу, зато какого-нибудь пряного полу-абьюза, полу-принятия — могу. С вас подростковое увлечение, с меня опёка, через «ой, иди на хуй» и прессинг любой степени по желанию. Ну и, естественно, научу всему плохому, что сам знаю и умею. Можно в броманс, но можно и не в броманс, разбёремся, прикинем.

Стылый речитатив Мертвеца льнёт к полу Кофейника:
— Заебали, Гибр во сне орёт. Растряс, сказал, что ещё раз рот откроет — и я его задушу. И уснул, сука, как с мамкиной сиськой во рту. Как будто специально.
Он зажимает зубами сигарету.
— Белобрюху вкатил тоже.
Наклоняет голову вперёд:
— Прикури.
Затягивается, не разжимая губ, выкапывает из траншеи кармана термос.
Гибрид и Белобрюх — его любимчики, с ними он возится чуть больше, чем с остальными. Долговязый, болезненно тощий Гибрид безуспешно и неловко копирует Мертвецовские повадки. Пытается соответствовать. Не понимает, дурак, что пример надо брать с чего-то одушевлённого.

Гибрид не дружит с материальным миром. Он ударяется об углы и дверные косяки, его заносит на поворотах, позавчера вышел погулять в лиственные джунгли по нужде, подтёр жопу каким-то листом и весь вечер чесался и причитал, уверяя окружающих, что он вот-вот умрёт, вот прямо сейчас откинется, прямо тут в стайной распадётся на ядовитые споры — и они замучаются выметать его с углов.

Гибрид пришёл к нему в ночь перед отъездом, Мёртвый закончил тогда дырявить страждущих и собирал инструменты в мешочек, медленно протирая иглы анестетиком. Пришёл, сел и принялся вздыхать. Так, как это умеют Крысы. Многозначительно. Будь на его месте кто из птичьей стаи — так бы они сидели до утра, потому что Мёртвый плевать хотел на чужие вздохи. Крысы терпением не отличаются, и Гибра хватило всего на десяток:
— Можно тебя спросить?
— Можно.
— А вы... с Габи, типа, встречаетесь?
Мёртвый намочил подсохшую вату анестетиком, провёл по игле, стирая кровь, на вате остаётся грязный бурый след, игла блестит. Когда-то давно Габи хотела серёжки, а Мёртвый — денег на сигареты. Удачно совпало. Раз в месяц Скорпион проталкивает иголки сквозь плоть и берёт оплату таблетками, деньгами, сигаретами и натурой. Последнюю, правда, почти не предлагают. А жаль. Намекает он выразительно.
Сейчас он поворачивает голову к Гибриду.
Пока Мёртвый поворачивается, Табаки успел бы построить и разрушить заговор. Эта медлительность — его время на размышление. Минута, чтобы понять, хочет он испортить лето Гибру или нет.
Так-то похуй.
Но сложно не заметить свою херовую кальку, в которую однажды утром превратился состайник. Сложно не всечь, что к чему, когда кто-то начинает копировать твои интонации и учиться кидать бритву в дерево, когда кто-то нормально засыпает, только получив от тебя леща. По мнению семнадцатилетнего Мертвеца, пятнадцать лет — безумное время, время гормональных кошмаров. Ему тогда нравилась Кошатница. Кому рассказать...

Мёртвый гниловат, но не глуп, и хорошо умеет чувствовать симпатию в свою сторону — не умел бы, ходил бы девственником, а от девственности он дальше Рыжего, у Рыжего есть какие-то понятия о чести.
— С кем, с Длинной? — переспрашивает Мёртвый, — ага, жениться на ней собираюсь, на кольцо вот зарабатываю.
Пауза длится, пока он завязывает мешочек, Гибрид соображает не быстро, ему нужна почти минута, чтобы понять, что Мертвец откровенно издевается.
— Ты?
— Я. Боюсь, правда, что меня Рыжий убьёт, если я уведу любовь всей его жизни, но что уж тут... сильные чувства требуют подвига.
Когда Гибрид волнуется, дислексия берёт верх, он машет руками, пытаясь выразить то, что спалили уже все, кому не похуй. А потом он замирает, светлеет лицом, глубокомысленно кивает.
— И детей, небось, хочешь?
— Ага, Гибр, вот таких, как ты: умных, красивых.
Слова «ну ты и сука» у Гибрида на лице проступают, когда Мёртвый уже дошлёпал до Крысятника.