это кажется сводит с ума, лишает последних, собранных с трудом, крох самообладания, когда за тобой закрываются двери купе, а теплый карий взгляд забини, словно насмехаясь: а ты чего ожидала, паркинсон? она обреченно выдыхает, расправляя собственные плечи, стараясь хоть немного облегчить ощущение непосильного груза, что тянет, вслушиваясь в мерный ритм гудения красного паровоза. того самого, что еще каких-то семь лет назад вызывал если не детский восторг, то хотя бы стойкое ощущение перемен.

сейчас - ничего, кроме привкуса отчаяния, на языке, и предупреждения нынешнего декана факультета слизерин, что в этом году просто не будет. старик слагги приторно улыбается каждому представителю факультета, что решил вернуться на свой восьмой год обучения в школу чародейства и волшебства, но уже не зовет на собрания клуба.

в этой истории теперь новые ориентиры и новые герои, а слагхорн всегда умел выбираться из самых темных и грязных дыр, с выгодой для себя - поразительное умение. панси паркинсон  на своей шкуре ощущает вязкую приторную благосклонность нынешней власти, что зловонной жижей покрывает ее кожу - не отмыться. больше у панси нет привычки вскрывать письма без проверки на содержимое, следы от давно заживших ожогов, на ладонях - слишком свежее напоминание.

это, действительно, может свести с ума. когда она темноволосой тенью проходит по слизеринским купе, чтобы в очередной раз предупредить об осторожности и просьбах не реагировать на многочисленные провокации, что начинаются еще на перроне.

дети, действительно, во многом более жестоки, нежели взрослые. немногочисленную группу старшекурсников слизеринцев не спасает даже одергивание старших; снисходительные взгляды взрослых волшебников за которыми прячется хорошо скрытое презрение, точно такое же как у их детей. просто у старших чуть больше такта.

панси паркинсон кривит накрашенные губы в усмешку и не смеет опускать плечи.

тихий гомон в вагонах зеленых с серебром успокаивает нервы, вялотекущие разговоры, словно специально, стараются обходить острые углы тем. она смотрит вокруг ловя взглядом светловолосую фигуру гринграс и карий взгляд забини, старые знакомые почти заставляют забыть о недостроенном крыле хогвартса, что было разрушено в мае и поредевших за битву старшекурсниках, и многочисленных родовых гнездах, что были разорены с политикой нынешней власти. раньше бы панси назвала это мародерством, нынче министерство называет это заслуженной мерой.

крики и гомон в коридоре не сразу привлекают ее внимание, в хогвартс-экспрессе всегда было слишком шумно,  учитывая гриффиндорское соседство, но игнорировать детские голоса - нет никакой возможности, когда панси хлопая дверью в купе, выходит в коридор.

- что здесь происходит? - голос ее срывающимися нотами повисает в гомоне коридора, когда в потасовке удается разглядеть зеленые галстуки второкурсников, в меньшинстве. шаг ее размеренный почти чеканный, отдается напряжением в теле, тихий вдох срывается с ее губ, переходя в недовольное ворчание, где-то между: я же говорила не нарываться и, снова, эти гриффиндорцы.

цепкий взор останавливается на ссадинах на лице детворы, а самой панси хочется взвыть от такого плебейского способа выяснения отношений, по маггловски, кулаками, но, кажется, взгляд зеленых глаз, что разве что не мечет молнии - все говорит за себя, когда поправляя мантии, второкурсники, спешат спрятаться за ее спиной. панси чувствует, как груз ответственности, снова, ложиться на ее плечи, заставляя стоять до последнего там, где дети ищут защиты - неоправданно ущемленные за ошибки старших. - мне повторить вопрос?

голос ее тихими ластящимися нотками растекается по притихшему коридору, обманчивая благосклонность там, где в голосе яда больше, чем у самой последней змеи; и если эти дети думают, что упрямый ненавидящий взгляд в ее сторону то, что остановит паркинсон на пути добычи справедливости, за развязанный конфликт - они ее не знают. дверь купе неподалеку с громким лязгом открывается, когда в коридор выходит еще одни участница - паркинсон готова рвать на себе волосы, держа на своем лице нейтрально безразличное выражение лица. почти скучающее - ну, конечно же, грейнджер!

в ее голосе оседают темные нотки неразбавленного презрения. - никогда не можешь остаться в стороне? панси паркинсон призывала всех слизеринцев, - не ввязываться в конфликты и потасовки, на правах старосты, особенно с гриффиндорцами, особенно с героями войны, но это выше ее собственных сил. - что-то ты поздно, а то могла бы застать момент, когда ученики твоего факультета идут на конфликт. как удачно, что мы еще не снимаем баллы с факультетов, иначе могли бы лишиться - не заработав.

она почти шипит, чувствует, как в венах бурлит неразбавленная злость, что не находит выхода с первых июньских дней и громких слушаний, по которым таскали каждого первого ее знакомого, кого-то не один раз. сама панси прекрасно помнит сгорбленную фигуру отца и холод министерских коридоров, когда мистер паркинсон уводил девушку все дальше, с этой железной хваткой на плече - паркинсон не опустит головы - это то, что очень быстро заучила летом одна тысяча девятьсот девяносто восьмого.