Эти дети не были избалованы дорогими игрушками, о замках из листового золота, несущих благословения куколок из фарфора и нефрита, изящных сборных мозаик и головоломок тонкой ручной работы здесь даже не мечтали, а некоторые и не слышали о таких чудесах мира. Зато они были непосредственными и что угодно, от камешка до ветки, от любого подобранного на дороге мусора до ткани собственных незамысловатых и давно заношенных одежд, могло стать для них подходящим развлечением. Они глазели на свою реальность широко распахнутыми глазами и не ждали подаяний с небес, любу. милостыню воспринимая как благо, но понимая, что завтра может так не повезти. А, если, наоборот, не удалось раздобыть даже кусочка хлеба - они не сдавались. Хорошее и плохое всегда чередуется. Главное - они всё ещё живы, могут видеть, бегать, дышать. Разве это само по себе уже не милость судьбы? Они есть. И только беднота как никто знает цену голубым небесам над головой и возможности иметь укромный угол, чтобы поспать.
Мир снизу, с самого дна, и мир из дворца - ещё более различные реальности, буквально параллельные и не соприкасающиеся, чем Небеса и мир демонов. Тот, кто не может купить себе новые туфли на праздник и расстраивается из-за этого, не постигнет мыслей человека, для которого вообще какая бы то ни было обувь - недосягаемая роскошь. Тот, кто выбрасывает еду, которой оказалось слишком много, и она испортилась - того, у кого найдётся, что поесть, не каждый день.
Но он знает. Сколько ночей он провёл когда-то у холодного алтаря, заброшенного всеми без ухода и поддерживаемого в приемлемом состоянии лишь им самим, засыпая с пустым животом, ведь он скорее отрезал бы себе руку, чем взял бы подношения. Сколько раз пищу у него отбирали другие - не потому что нуждались в ней, им было просто забавно дразнить и издеваться над тем, кто не способен за себя постоять, и за кого никто не заступится.
Хуа Чэн почти не исправлял внешность - в том возрасте он действительно выглядел именно так. Разве что... его недостаток, то, из-за чего он всегда прятал одну половину лица, из-за чего все окружающие и даже он сам считал себя уродливым никчемышем, исчез. Он был таким, каким мог бы быть, родись самым обыкновенным, нормальным ребёнком. И этого оказалось достаточно, чтобы не стать изгоем, или эти малыши отличались от тех, кого он помнил из своего прошлого - слишком даже хорошо помнил, если учесть, что именно эту часть жизни предпочёл бы навсегда выбросить из памяти, будто страшный сон. Но они принимали его на равных и играли с ним. Такое новое, неизведанное доселе чувство - быть частью чего-то, быть среди других. Приятное. Хуа Чэн никому не доверял, ведь он не понаслышке знал, что предать и бросить могут даже самые близкие и родные. Но... но здесь в нём даже затрепетало нечто вроде надежды.
Надежды на то, что наследный принц Сяньлэ всё-таки прав, и эти смертные ещё не все абсолютно пропащие, доброго слова не стоящие твари. Ведь он хотел поверить в эту сказку всегда, с того самого момента, как Его Высочество не позволил ему покончить с собой.
Единственное, что оставалось в его внешности постоянным и узнаваемым, указывающим на его подлинную личность - это цвет одежды. И пусть это не его обычный яркий хвастливый наряд, воистину подходящий существу высокого статуса, пусть и демону, а выцветшее потрёпанное рубище, на котором под слоем грязи трудно разглядеть первоначальный оттенок ткани - она всё ещё оставалась красной.
Вот уже больше недели то здесь, то там появлялся этот мальчишка лет восьми-десяти. Он казался то чуть старше, то моложе. И неизменно его появление несло с собой что-то хорошее. Вот он уговорил какого-то парнишку, ещё более щуплого и на вид изголодавшегося, принять горсть монеток. Вот помог другому дотащить тяжёлый груз - мальчишка нанялся подработать, но переоценил себя и не только не справился, но едва не опрокинул телегу, за что получил бы в лучшем случае нагоняй, а в худшем от него потребовали бы возместить, а у несчастного не было ничего, кроме себя самого. Вот вплёл какой-то чумазой девчушке белоснежный цветок в волосы и широко улыбнулся. Вот рассказал сказку совсем ещё несмышлёной крохе, кажется, едва научившейся ходить и с трудом лепечущей слова.
Но, то ли какой-то злой рок их водил разными путями, то ли что-то ещё, но Цинсюаня Хун-эр так и не нашёл. С другой стороны, чего Хуа Чэну было всегда не занимать - так упрямства. Он никуда не собирался уходить, пока не встретится с бывшим Повелителем Ветра.