ссылка на заявку
РАДИ ELENA GILBERT & BONNIE BENNET ИЗ THE VAMPIRE DIARIES & THE ORIGINALS & LEGACIES
я возьму: Caroline Forbes

✦ nina dobrev & kat graham✦ лучшие подруги ✦

Готова снова окунуться в нашу вечно бурлящую, пахнущую кровью и травяными отварами историю. Хочу стряхнуть гламурный лоск со своего вечно-оптимистичного образа, взять внешность Кэндис и пройтись босиком по осколкам нашей дружбы – между Еленой Гилберт и Бонни Беннет. Давайте будем честны: я всегда была где-то посередине. Связующее звено, мостик над пропастью, которая то и дело возникала между ними. Поддерживала Елену в ее человеческих (и не очень) драмах, пыталась быть опорой для Бонни, когда мир в очередной раз требовал от нее слишком многого. Иногда открыто, иногда – шепотом в ночи, когда никто не видел. Я знала все их секреты... ну, или почти все. Вы знаете меня – я умею находить информацию. Готова играть ВСЕ этапы нашей сложной, изломанной сагами истории: от школьных лет до проблем с детьми. Приходите, давайте снова нарежемся об острые углы нашей истории. Коктейли (кровавые или нет – на ваш выбор) и ностальгия по временам, когда главной проблемой был выбор платья на выпускной – гарантирую!

ссылка на заявку
JAMES HOWLETT / LOGAN
✦ marvel ✦ в пару* ✦ hugh jackman ✦

Жаркий. Резкий. Неприлично реальный. Когда ты входишь в комнату, воздух сгущается. Пахнет дымом и чем-то невыразимо мужским, что сводит с ума. Чем-то первобытным, что заставляет мое сердце колотиться как бешеное. Ты – ходячее нарушение всех моих правил. Всей моей логики. Грубый, колючий, вечно недовольный кусок дикой плоти, застрявший в цивилизованном мире. Твоя сила – не изящные телекинетические волны. Это голая, яростная мощь. Я чувствую ее, когда твои мускулы напрягаются под одеждой. Вижу в каждом твоем движении – ленивом и смертоносном одновременно. Как у хищника. И этот хищник... он смотрит на меня. Твой взгляд – это физическое прикосновение. Грубое, оценивающее, обладающее. Он скользит по мне, будоражит до дрожи, заставляет все внутри замирать в предвкушении. До самой глубины, где дремлет Феникс и просыпается что-то куда более древнее и жаждущее. Твои прикосновения – даже случайные – обжигают. Я ловлю себя на мысли, что хочу, чтобы эти руки – сильные, покрытые шрамами, схватили меня. Грубо. Заставили почувствовать эту неукротимую силу на себе. Хочу услышать твой хриплый рык прямо у уха, когда ты... Ты – опасность. Живая, дышащая. Ты не говоришь красивых слов. Но когда ты молчишь... когда твой взгляд задерживается на мне дольше, чем нужно... Это молчание кричит громче любых признаний. Оно говорит о голоде. О той же безумной тяге, что и во мне. Тяге, которую мы оба знаем – невозможной, разрушительной, невероятно горячей.

✦ ✦ ✦

Приди, Росомаха. Переступи этот чертов порог приличия. Дай мне почувствовать, каково это – сгореть в твоем огне, а не в своем. Дай мне эту грубую, животную правду. Покажи мне ту дикость, что сводит меня с ума. Я готова. Я хочу. Обо мне: • посты от 5к: люблю описания, не люблю посты из диалогов • пишу примерно пост в неделю: бывает реже, бывает чаще • играю стекло, драму и всю динамику персонажей • предпочитаю писать от 3-го лица * данная заявка является взаимоисключающей с заявкой на Циклопа: я открыта к обеим линиям, гештальты есть и там, и там - посмотрим, что получится, но останется только один хд

пример вашего поста

Тишина учительской была обманчивой. Снаружи бушевало лето – пьянящий коктейль из зноя, стрекотания цикад и густого аромата нагретой хвои, доносящегося через приоткрытое окно. Джин наслаждалась этой относительной тишиной, погруженная в стопку ученических тетрадей. Лекции на сегодня были позади, час до обеда – редкий островок спокойствия для проверки работ. Грифель остро заточенного карандаша скользил по страницам, отмечая удачные выводы и деликатно подчеркивая места, где юные умы нуждались в более точной фокусировке. Работа успокаивала, это был знакомый ритуал, медитация в движении руки.

Легчайший укол... Словно иглой в висок, а затем – теплая волна, накатившая извне. Чужой разум – незнакомый – коснулся сознания женщины. Грей замерла, карандаш завис в воздухе. Она не закрыла глаза, но мир вокруг слегка размылся, уступив место внутреннему фокусу. Потянулся к источнику посторонних мыслей...

Ментальный след оказался новым, не вписанным в знакомую карту школы. Мутантка. Молодая. Джин мягко, стараясь не напугать, тихонько коснулась энергетического отпечатка. Незрелый, но уже яркий узор потенциала. И эмоции... О, этот вихрь чувств был почти осязаем. Не агрессия, не страх в чистом виде. Что-то более сложное, хрупкое. Робость, глубокая неуверенность, приправленная щепоткой любопытства и огромной дозой дезориентации. Как у человека, внезапно перенесенного в совершенно чужой мир, где все звуки, запахи, правила – иные. Джин знала это чувство. Вернее, помнила. Оно отозвалось эхом из ее собственного прошлого, из тех первых дней в Институте, когда стены казались слишком высокими, а будущее – непроницаемым туманом.

Чувства плыли по ментальным волнам, приближаясь вместе с физическим носителем. Источник двигался. По дороге. Джин встала, отложив тетрадь. Спокойствие профессора было ее броней, но внутри шевельнулось что-то материнское, защитное. Этот чужой разум излучал такую уязвимость, что невозможно было остаться равнодушной. Женщина подошла к окну, но вид загораживали высаженные полукругом туи. Нужно было встретить гостя лицом к лицу, или, по крайней мере, в поле зрения.

Решение созрело мгновенно.

Коридор был пуст, уроки шли своим чередом за закрытыми дверями. Шаги Грей по деревянному полу отдавались негромким эхом в этой временной тишине. Дверь на крыльцо открылась беззвучно, и волна летнего тепла обняла ее. Солнце ударило в глаза, заставляя на мгновение прищуриться. В его лучах нагретый воздух слегка дрожал над асфальтом подъездной аллеи, создавая легкую рябь, размывая контуры приближающегося автомобиля. Темный седан, пыльный от явно дальней дороги, медленно катил по аллее, словно не решаясь нарушить покой этого места. Именно оттуда, из этой металлической коробки, исходил тот самый ментальный сигнал, та смесь трепета и надежды. Джин сосредоточилась, отфильтровывая фоновый шум сознаний внутри здания, фокусируясь на этом новом, осторожном пламени.

Колебалась только мгновение. Принять гостя? Доложить? Ответ был очевиден. Грей закрыла глаза, не физически, но ментально, направляя тончайшую нить мысли в знакомое, мощное русло.

«Профессор, у нас гости».

Мысль была ясной, как колокольный звон в тишине, но предназначенной лишь для одного слушателя. Невербальный импульс: незнакомое присутствие, мутантка, приближается на машине, эмоциональный фон... сложный, но не враждебный. Она ждала доли секунды, ощущая его спокойное, всеобъемлющее внимание, как теплый свет, льющейся из центра здания.

Ответ пришел мгновенно, обволакивающий и неоспоримый, как сама земля под ногами.

«Встреть их, Джин. Но будь осторожна».

Осторожна. Это слово повисло в сознании женщины, добавив оттенок прохлады к летнему теплу. Не страх, нет. Ксавье редко говорил это без причины. Осторожность означала бдительность, готовность, оценку не только явного, но и скрытого. Его предупреждение было как легкое прикосновение к плечу – напоминание о ее силе и ответственности, о том, что даже самая робкая искра может таить неведомую мощь. Джин приняла это. Она была Фениксом, но прежде всего – наставницей, членом команды.

Грей вышла на крыльцо, прямая и спокойная, красные волны ее волос казались ярче на фоне белой колоннады. Солнце припекало, нагревая каменные ступени под ногами. Она ждала. Водитель автомобиля, явно заметив ее, начал сбавлять ход, подбираясь к стоянке. Джин наблюдала, не делая резких движений, всем своим видом излучая безмятежность, которую хотела внушить незнакомке. Внутри же ее разум был подобен радару, сканируя этот приближающийся ментальный узор с новой интенсивностью. Яркость... да, потенциал был необычайным. За этой робостью, за этим страхом заблудиться, чувствовалась глубина, как у океана в штиль. И сила. Непроявленная, дремавшая, но реальная. Что пробудило в профессоре осторожность? Эта скрытая мощь? Или что-то еще, что он уловил своими более опытным, всевидящим внутренним зрением?

Мысли текли параллельно. Осторожность – да. Но рядом с ней, как две ноты одного аккорда, звучало сострадание. Этот вихрь неуверенности, эта дрожь в ментальном слепке... Джин видела себя в отражении. Юную, напуганную девочку с огненными волосами и силой, которая пугала даже ее саму. Школа стала ее спасением, ее домом. Могут ли эти стены стать такой же опорой для незнакомки? Может ли это место принять еще один потерянный, но невероятно яркий огонек?

Машина остановилась в нескольких шагах от крыльца. Пыль медленно оседала вокруг нее, жара совсем выжигала соки из земли, превращая ее в безжизненную сухую взвесь. Джин сделала незаметный, глубокий вдох, концентрируясь. Ксавье доверил ей встречу, дал понятные указания. Осторожность – это ее щит. Сострадание – ее проводник. Грей ощущала каждую нотку эмоций, идущих из машины – трепетное ожидание, почти болезненную надежду смешанную со страхом отвержения. Готова ли она? Джин не знала. Но она знала, что должна попытаться. Для этой девочки. Для школы. Для идеи, в которую они все верили. Ее собственный разум, обычно такой упорядоченный, напоминал сейчас слегка взволнованное море – волны профессиональной бдительности, наложенные на глубокое течение эмпатии, и подспудная, холодная струйка предупреждения Ксавье, заставлявшая ее быть начеку. Она замерла на пороге, на границе тени крыльца и ослепительного летнего света, ожидая, когда откроется дверь автомобиля и этот новый, трепетный разум шагнет в их мир. Готовая ко всему. Надеющаяся на лучшее. Осторожная.

«Привет».

ссылка на заявку
ORORO MUNROE
✦ marvel ✦ заклятые подруги ✦ halle berry ✦

Когда-то твои молнии были для меня не грозой, а салютом. Я верила, что ты – как ветер, несущий свежесть после бури. Оказалось, ураган, сметающий все, что не вписывается в черно-белый мир. Ты не видишь полутонов: борьбы, боли, отчаяния, которые могут довести до края даже самого сильного из нас. Считаешь, что есть лишь твоя точка зрения и неправильная. И если кто-то споткнулся – не подашь руки. Повесишь ярлык. Но где в твоей бинарной вселенной место для меня, Ороро? Для той, кто был твоей подругой? Ты отвела мне только одну полку – "Зло". И захлопнула дверь. Но... Кто дал тебе право судить, что в этом мире хорошо, а что плохо? Кто избрал тебя мерилом греха и чистоты, когда ты сама не безгрешна? Ты даже не попыталась понять. Отвернулась с холодным величием королевы. Ороро Монро никогда не сомневается в своей правоте. Потому что признать право на иное мнение – значило бы признать, что твой мир – ложь. Что и ты сама – не святая, а живая женщина со своими падениями и грязью. Я не ищу твоего прощения, Шторм. Хочешь войны – ты ее получишь. Но не силой молний. Правдой. О твоем лицемерии, о твоих двойных стандартах. О том, что ты не лучше тех, кого так охотно записываешь во враги.

✦ ✦ ✦

Хочу заклятой дружбы и тихой ненависти. Холодной войны двух величин, знающих друг о друге слишком много, чтобы это уравнение стало простой математикой. Давай посмотрим, сможет ли Ороро снять шоры праведницы, сможет ли Джин подавить Феникса и вернуться на светлую сторону Силы... Обо мне: • посты от 5к: люблю описания, не люблю посты из диалогов • пишу примерно пост в неделю: бывает реже, бывает чаще • играю стекло, драму и всю динамику персонажей • предпочитаю писать от 3-го лица Приди, Шторм. Посмотрим, выдержит ли твоя непогрешимость искренний взгляд в собственное отражение.

пример вашего поста

Тишина учительской была обманчивой. Снаружи бушевало лето – пьянящий коктейль из зноя, стрекотания цикад и густого аромата нагретой хвои, доносящегося через приоткрытое окно. Джин наслаждалась этой относительной тишиной, погруженная в стопку ученических тетрадей. Лекции на сегодня были позади, час до обеда – редкий островок спокойствия для проверки работ. Грифель остро заточенного карандаша скользил по страницам, отмечая удачные выводы и деликатно подчеркивая места, где юные умы нуждались в более точной фокусировке. Работа успокаивала, это был знакомый ритуал, медитация в движении руки.

Легчайший укол... Словно иглой в висок, а затем – теплая волна, накатившая извне. Чужой разум – незнакомый – коснулся сознания женщины. Грей замерла, карандаш завис в воздухе. Она не закрыла глаза, но мир вокруг слегка размылся, уступив место внутреннему фокусу. Потянулся к источнику посторонних мыслей...

Ментальный след оказался новым, не вписанным в знакомую карту школы. Мутантка. Молодая. Джин мягко, стараясь не напугать, тихонько коснулась энергетического отпечатка. Незрелый, но уже яркий узор потенциала. И эмоции... О, этот вихрь чувств был почти осязаем. Не агрессия, не страх в чистом виде. Что-то более сложное, хрупкое. Робость, глубокая неуверенность, приправленная щепоткой любопытства и огромной дозой дезориентации. Как у человека, внезапно перенесенного в совершенно чужой мир, где все звуки, запахи, правила – иные. Джин знала это чувство. Вернее, помнила. Оно отозвалось эхом из ее собственного прошлого, из тех первых дней в Институте, когда стены казались слишком высокими, а будущее – непроницаемым туманом.

Чувства плыли по ментальным волнам, приближаясь вместе с физическим носителем. Источник двигался. По дороге. Джин встала, отложив тетрадь. Спокойствие профессора было ее броней, но внутри шевельнулось что-то материнское, защитное. Этот чужой разум излучал такую уязвимость, что невозможно было остаться равнодушной. Женщина подошла к окну, но вид загораживали высаженные полукругом туи. Нужно было встретить гостя лицом к лицу, или, по крайней мере, в поле зрения.

Решение созрело мгновенно.

Коридор был пуст, уроки шли своим чередом за закрытыми дверями. Шаги Грей по деревянному полу отдавались негромким эхом в этой временной тишине. Дверь на крыльцо открылась беззвучно, и волна летнего тепла обняла ее. Солнце ударило в глаза, заставляя на мгновение прищуриться. В его лучах нагретый воздух слегка дрожал над асфальтом подъездной аллеи, создавая легкую рябь, размывая контуры приближающегося автомобиля. Темный седан, пыльный от явно дальней дороги, медленно катил по аллее, словно не решаясь нарушить покой этого места. Именно оттуда, из этой металлической коробки, исходил тот самый ментальный сигнал, та смесь трепета и надежды. Джин сосредоточилась, отфильтровывая фоновый шум сознаний внутри здания, фокусируясь на этом новом, осторожном пламени.

Колебалась только мгновение. Принять гостя? Доложить? Ответ был очевиден. Грей закрыла глаза, не физически, но ментально, направляя тончайшую нить мысли в знакомое, мощное русло.

«Профессор, у нас гости».

Мысль была ясной, как колокольный звон в тишине, но предназначенной лишь для одного слушателя. Невербальный импульс: незнакомое присутствие, мутантка, приближается на машине, эмоциональный фон... сложный, но не враждебный. Она ждала доли секунды, ощущая его спокойное, всеобъемлющее внимание, как теплый свет, льющейся из центра здания.

Ответ пришел мгновенно, обволакивающий и неоспоримый, как сама земля под ногами.

«Встреть их, Джин. Но будь осторожна».

Осторожна. Это слово повисло в сознании женщины, добавив оттенок прохлады к летнему теплу. Не страх, нет. Ксавье редко говорил это без причины. Осторожность означала бдительность, готовность, оценку не только явного, но и скрытого. Его предупреждение было как легкое прикосновение к плечу – напоминание о ее силе и ответственности, о том, что даже самая робкая искра может таить неведомую мощь. Джин приняла это. Она была Фениксом, но прежде всего – наставницей, членом команды.

Грей вышла на крыльцо, прямая и спокойная, красные волны ее волос казались ярче на фоне белой колоннады. Солнце припекало, нагревая каменные ступени под ногами. Она ждала. Водитель автомобиля, явно заметив ее, начал сбавлять ход, подбираясь к стоянке. Джин наблюдала, не делая резких движений, всем своим видом излучая безмятежность, которую хотела внушить незнакомке. Внутри же ее разум был подобен радару, сканируя этот приближающийся ментальный узор с новой интенсивностью. Яркость... да, потенциал был необычайным. За этой робостью, за этим страхом заблудиться, чувствовалась глубина, как у океана в штиль. И сила. Непроявленная, дремавшая, но реальная. Что пробудило в профессоре осторожность? Эта скрытая мощь? Или что-то еще, что он уловил своими более опытным, всевидящим внутренним зрением?

Мысли текли параллельно. Осторожность – да. Но рядом с ней, как две ноты одного аккорда, звучало сострадание. Этот вихрь неуверенности, эта дрожь в ментальном слепке... Джин видела себя в отражении. Юную, напуганную девочку с огненными волосами и силой, которая пугала даже ее саму. Школа стала ее спасением, ее домом. Могут ли эти стены стать такой же опорой для незнакомки? Может ли это место принять еще один потерянный, но невероятно яркий огонек?

Машина остановилась в нескольких шагах от крыльца. Пыль медленно оседала вокруг нее, жара совсем выжигала соки из земли, превращая ее в безжизненную сухую взвесь. Джин сделала незаметный, глубокий вдох, концентрируясь. Ксавье доверил ей встречу, дал понятные указания. Осторожность – это ее щит. Сострадание – ее проводник. Грей ощущала каждую нотку эмоций, идущих из машины – трепетное ожидание, почти болезненную надежду смешанную со страхом отвержения. Готова ли она? Джин не знала. Но она знала, что должна попытаться. Для этой девочки. Для школы. Для идеи, в которую они все верили. Ее собственный разум, обычно такой упорядоченный, напоминал сейчас слегка взволнованное море – волны профессиональной бдительности, наложенные на глубокое течение эмпатии, и подспудная, холодная струйка предупреждения Ксавье, заставлявшая ее быть начеку. Она замерла на пороге, на границе тени крыльца и ослепительного летнего света, ожидая, когда откроется дверь автомобиля и этот новый, трепетный разум шагнет в их мир. Готовая ко всему. Надеющаяся на лучшее. Осторожная.

«Привет».

ссылка на заявку
CLINT BARTON
✦ marvel ✦ друзья или ...? ✦ jeremy renner ✦

Ты нашел меня в Мюнхене. У тебя был приказ на ликвидацию – один выстрел, и все забыли бы про Черную Вдову. Но ты увидел что-то еще. Разглядел в прицеле не цель, а человека. И предложил выбор. Твой самый непрофессиональный и лучший поступок за всю карьеру. Не устранил угрозу – дал мне шанс. Потом был Будапешт. Охота на Дрейкова и вечные споры, что помним ту миссию по-разному. Там все и началось. Появилось доверие. И что-то большее... Я никогда не забуду тот день. Твой импульсивный вопрос. Как будто мы персонажи из старой голливудской картины. Но у Фьюри были совсем другие планы на нас. "Миссия важнее чувств, Романофф". Мой отказ был его приказом. И мы оба это знаем. Теперь у тебя Лора. Дети. Белый забор и газон, который нужно подстригать по выходным. Ты сделал правильный выбор, Клинт. Тот, которого у нас с тобой никогда не могло быть. Но иногда, когда мир снова летит к чертям, наши взгляды пересекаются – и на секунду возвращается Будапешт. И этого достаточно. Чтобы знать. Мы – не история любви и страсти. Но ты единственный, кто знает всех моих демонов по имени. Кто видит ложь за улыбкой и боль за стальным взглядом. И я знаю твои тайны. Знаю, как ты боишься не вернуться к ним. Мы читаем мысли друг друга на поле боя, и этого тоже достаточно. Мы не должны были выжить. Но выжили. Не должны были стать семьей – но стали. Пусть и такой, какой нас не нарисуют в комиксах. Если снова наступит конец света – я верну тебя из любого ада. Прикрою твою спину. Как в Будапеште. Как всегда.

✦ ✦ ✦

О себе: • посты от 5к, люблю простыни • постинг 1-2 раза в неделю Хочется сильной истории по канону комиксов. Некоторая доля химии КВМ принимается, но не является основной. Станет ли Лора твоей Пересмешницей, тебе решать. Но я точно не собираюсь помирать. И, возможно, у нас будет шанс на свое "Что, если...?" Если ты тоже видишь в Наташе и Клинте не просто напарников, а историю длиною в жизнь, полную доверия, боли, юмора и невысказанных чувств – залетай в ЛС. Обсудим, как мы сможем рассказать ее вместе.

пример вашего поста

Вечер висел влажной пеленой. Воздух густел от противоречивых ароматов. Сладковато-горький дух пивных подвалов висел в переулках возле Мариенплаца, смешиваясь с едкой химией выхлопов только что проехавшего грузовика. Тонкая пыльца лип, осыпавшаяся на булыжник, добавляла едва уловимую горьковатую ноту. Где-то вдали, словно метроном, отсчитывал удары молоток по металлу. Тягучая мелодия старого шлягера, лившаяся из приоткрытого окна, вплеталась в перезвон трамваев и глухой, нарастающий гул сумерек... Наташа двигалась плавно, шаги, отточенные годами выживания, бесшумно ложились на неровные камни. Под темной ветровкой из прочного хлопка скрывалась практичная, неброская одежда – ничего, что выделяло бы женщину из толпы. В скрытых карманах, вшитых аккуратно и незаметно, лежало лишь самое необходимое. Миссия не должна была стать проблемной – для разговора пистолеты не требовались, но Романова все-таки приберегла один, заткнув за пояс брюк со спины.

Мюнхен. Город, сотканный из теней ее прошлого. В лабиринтах старых улочек когда-то пульсировала ячейка КГБ – бывшая "семья". Каждый кирпич фасадов, каждый угол казался немым свидетелем операций, предательств, оправданных словом "служба". Рефлексы, выкованные в "Красной Комнате", сканировали окружение с хищной точностью: углы обзора, пути отхода, укрытия. Холодное напряжение зверя, почуявшего чужой след – плата за свободу, выкупленная одиночеством.

Воздух становился плотнее и холоднее по мере приближения к Изару. Река, рассекающая город неровным разрезом, терялась в густом, молочном тумане. Он стелился низко над водой, поглощал очертания мостов и набережных, делая их призрачными силуэтами. Вечерние огни на противоположном берегу мерцали сквозь эту пелену размытыми, желтоватыми пятнами, лишенными формы и тепла, словно далекие, чужие звезды. Холодная влажность, витавшая над рекой, пробиралась под одежду, заставляя съежиться. Звуки города в дымчатом киселе становились приглушенными, далекими, как будто доносились из-под толстого, мокрого одеяла.

Задача на этот раз была рутинной: допрос. Информатор, мелкая сошка, доживающий свои дни архитектор, обещал за пачку банкнот детали о заводе в румынской глуши. Что там ковали – токсины, контрафакт, детали оружия – интересовало лишь как фон. Истинная цель – человек. Призрак прошлого: бывший агент Советов, ныне поставщик смерти для Восточной Европы. Его канал требовалось выжечь. Источник – ликвидировать. Предыдущий контакт выдал дату: через неделю цель приедет на завод. Лично. Требовалось изучить площадку. Ландшафт. Подступы. Уязвимости. Пути отхода.

В игре без правил и тылового прикрытия знание было не просто силой. Единственная валюта выживания. Гарантия того, что операция не сорвется в кровавый хаос и не привлечет внимания правительственных структур или тех, кто все еще охотится за призраком Вдовы. Мысль о возможных жертвах – случайных, невинных – несла не груз вины, а холодный, безжалостный расчет. Лишние тела означали лишних следователей, новые записи в базах Интерпола, цифры в сводках новостей, которые могли привлечь нежелательные взгляды. Риск быть выслеженной. Риск, который Наташа, с ее недавно вырванной, хрупкой свободой, позволить себе не могла.

Романова растворилась в вечернем потоке, теряясь среди туристов с картами, работяг, спешащих домой, парочек, погруженных в свой мир. Рыжие волосы – под капюшоном, лицо – маска усталой горожанки. Взгляд скользил не по людям – ловил отражения в витринах, оконных стеклах: сумеречное небо, старые фасады напротив, золотистый свет и движение внутри кафе, темные проемы магазинов за стальными роллетами, размытые миражи неоновых вывесок на мокром асфальте переулков. И вдруг... внутри щелкнуло. Едва уловимое смещение шестерни в отлаженном механизме восприятия. Интуиция – сплав чувств, опыта, расчета – подала сигнал. Слишком плавно. Слишком синхронно. Один элемент в живой картине города едва заметно выбился из общего ритма, создав неуловимый диссонанс.

Вдова не замедлила шаг, не дрогнула, не обернулась. Дыхание осталось ровным, спокойным, безупречным. Но все внутренние системы мгновенно переключились на полную боевую готовность. Слух вычленил отдельные звуки из городской какофонии. Слева резко скрипнули тормозов велосипеда, уступая дорогу пешеходу. Откуда-то из дворов донесся лай собаки. Периферийное зрение, обученное фиксировать малейшее движение, начало вылавливать аномалии в отражениях. Мелькнувшая тень в стекле витрины антикварной лавки. Траектория не совпадала с плавным движением реального прохожего. Смазанное движение в полированном борту припаркованного фургона. Оно было слишком быстрым и целенаправленным, чтобы быть походкой случайного человека. Неумело? Нет. Чувствовалась рука профессионала. Но уровень был ощутимо ниже леденящих кровь стандартов Комнаты.

Холодок скользнул по позвоночнику. Не страх – ледяное раздражение, смешанное с настороженным, почти аналитическим любопытством. Кто? Старые "коллеги" из Москвы, взявшие след? Конкуренты, решившие перехватить информатора раньше нее и устранить помеху? Или... что было куда опаснее в своей неопределенности – совершенно новый, неизвестный игрок, для которого Наташа сама была ключевой мишенью?

Мысли молнией просканировали последние часы в городе: маршруты от явочной квартиры, мимолетные контакты, малейшие возможности случайной "засветки". Ничего очевидного, что могло бы привести охотника сюда. Значит, либо слежка началась только что, и Вдова прокололась, выдав себя, либо... это была очень терпеливая, очень качественная работа, проявившая себя лишь сейчас. Путь ищейки был продуман до мелочей, лишен видимых паттернов, как хаотичное движение листа на ветру. Но нить была поймана. Напряжение нарастало, словно глухой гул в проводах или статическое электричество, наполнявшее влажный воздух перед ударом молнии. Тело женщины отреагировало раньше сознания – мышцы бедер, спины, плеч чуть напряглись, превратившись в сжатую, готовую сорваться пружину. Дыхание обрело стальную жесткость абсолютной готовности.

Организм превратился в сканер. Каждый нерв работал, стремясь дать больше данных. Романова прочесывала пространство вокруг с хищной интенсивностью. Отражения стали главным полем боя. Они были источником жизненно важной информации. Вот в стеклах первого этажа мелькнул человеческий силуэт. Застыл на секунду дольше нормы. Его неподвижность не соответствовала ритму улицы. В боковом зеркале припаркованного седана внезапно исчез отблеск. Осталось темное пятно. Пятно там, где он должен был быть свет фонаря – если бы за Наташей шел просто попутчик.

Звуки тоже вскрывались. Они предавали преследователя. Эхо шагов не совпадало с видимым количеством людей. Пауза в уличном шуме за ее спиной затянулась на критическую долю секунды. Это случилось сразу после того, как Наташа сама намеренно замедлилась. Остановилась у витрины кафе. Сделала вид, что изучает меню. Профессионализм преследователя чувствовался. Но до леденящего, машинного совершенства инструкторов "Красной Комнаты" не дотягивал. Однако его хватало для реальной угрозы. Осязаемой. Достаточно, чтобы пронзительно напомнить. Одиночество – это не только абсолютная свобода. Это и вечная, жгучая уязвимость, что за каждым поворотом может поджидать расплата за вчерашние грехи или ловушка, расставленная на завтра.

Ледяное раздражение сменилось концентрацией. Кристально чистой, острейшей концентрацией. Романова была готова. К резкому повороту в темный переулок. К прыжку за укрытие. К мгновенной и безжалостной контратаке. Оставалось лишь подтвердить преследование. Визуально. Источник этого навязчивого присутствия. Синхронного присутствия. Диссонанса в привычной музыке города. Женщина имитировала естественное движение. Будто поправляла шнурок на своем прочном ботинке. Она слегка повернула голову и скользнула быстрым взглядом из-под капюшона. Глаза выхватили отражение в ближайшей грязной луже у бордюра...

Преследователя не было. Он исчез.

– Что за черт?

Толстый рыжий кот ласково потерся о её ногу. Элинор наклонилась, взяла его на руки и прижалась щекой к мягкой шёрстке.
– И что мне теперь делать, Кисун? – голос её был уставшим: Элинор не смыкала глаз с того самого момента, как ей сообщили, что Брайса больше нет. Кот в ответ только заёрзал у неё в руках. Элинор вздохнула и опустила его обратно на пол, погладив напоследок по спинке. Она знала о том, что отчаяние порой далеко заводит людей и толкает на ужасные поступки, но никогда не думала, что сама решится сделать что-то страшное и тёмное. По правде говоря, терять ей всё равно было уже нечего. Финкли надела старые джинсы и удобные ботинки, накинула куртку и собрала волосы в хвост. В спортивной сумке уже лежали чистая одежда для Брайса, фонарик, кирка (на всякий случай) и рабочие перчатки. По пути к машине Элинор взяла лопату в отцовском гараже, закинула её в багажник вместе с сумкой и села за руль. Уже смеркалось, и родители вот-вот должны были вернуться домой. Это было ей на руку: в морге на ночь обычно оставался только охранник, мистер Уолсон, но он часто грешил тем, что уходил покорять ближайшую забегаловку сразу после окончания смены главного патологоанатома – отца Элинор. Едва ли бюджет морга был рассчитан на ночных санитаров, поэтому по надобности ночью на вскрытие выезжал мистер Финкли.
Элинор свернула с главной дороги и поехала по закоулкам, чтобы случайно не пересечься с родителями. По радио ненавязчиво играла песня Боба Дилана. Финкли на всякий случай сразу вбила в навигатор Ладлоу, чтобы не терять времени, и сейчас он настойчиво твердил, что нужно свернуть направо. Боль пульсировала в висках. Притормозив возле морга, с обратной стороны от закусочной, Элинор вышла из машины. На улице уже совсем стемнело, машины отца на парковке не было. Отлично. Проверив, нет ли поблизости ненужных свидетелей или местного охранника, Финкли зашла в здание морга через чёрный ход, открыв дверь украденными из отцовской тумбочки запасными ключами. Внутри было тихо – мистер Уолсон по ночам всегда смотрел какое-то шоу про выживание на острове, но сейчас Элинор могла поклясться, что слышала только шум от проезжающих мимо машин и тиканье настенных часов в главном холле. В детстве она много времени проводила здесь с отцом, изучая все доступные ей помещения и обдирая мистера Уолсона до последней конфеты в кармане. Её отец часто шутил: странно, что наша дочь выросла совершенно нормальной, в этой-то мёртвой вечеринке. Да уж, подумала Элинор, очень даже нормальной. Поэтому сейчас я собираюсь украсть труп своего парня, чтобы закопать его на старом индейском кладбище и таким образом вернуть к жизни. Это же совершенно нормально.
Зайдя в комнату с холодильными камерами, она включила свет, перед этим прислушавшись, не раздаются ли в коридоре шаги насытившегося охранника. Было тихо. Элинор прошлась вдоль холодильников, ища наклейку с нужным именем. Брайс, Брайс. Брайс Экхарт.
– Вот ты где, – до этого момента она не знала, насколько не готова была снова увидеть безжизненное тело Брайса. Элинор вздохнула. По спине пробежали капельки пота, подступала паника. Она отвернулась от холодильников, закрыла глаза. Соберись, соберись, соберись. Что, если это не сработает? Как она объяснит всё своему отцу? Матери? Её запекут в психушку, если узнают, что она ночью выкрала из морга чьё-то тело. Его тело. Сошла с ума, потеряв любимого человека. Из этого вышла бы отличная статья – жаль, что она не сможет написать про саму себя.
– А-а-а-а, к чёрту, – Элинор подкатила поближе стоящую у входа каталку и выдвинула холодильную камеру. Открыв молнию на серебристом мешке, чтобы удостовериться, что санитары ничего не перепутали и она не украдёт чужое тело, Элинор мельком взглянула на Брайса – боясь запомнить его таким, – и тут же закрыла мешок. С трудом перетащив тело на каталку, Элинор на пару секунд прислонилась к прохладной поверхности камер, пытаясь отдышаться. Сколько времени нужно мистеру Уолсону, чтобы съесть двойной гамбургер и большую картошку фри? Может, он еще закажет американо? Кинет пару монеток в музыкальный автомат, чтобы послушать свою любимую песню про Энджи? Элинор выглянула в коридор – было по-прежнему тихо. Выкатив тело из комнаты с холодильными камерами, Финкли уверенно направилась к выходу. Она боязливо выглянула наружу, чтобы убедиться, что за ней никто не наблюдает, и смело двинулась вместе с каталкой к машине. Выгрузить Брайса на пассажирское сиденье оказалось ещё сложнее. Она боялась, что он ударится головой, что ноги упадут на пол, если машина вдруг резко затормозит.
Элинор расплакалась. Перенести смерть Брайса было тяжело – сам он был ещё тяжелее. Может быть, всё это было зря. Зачем так издеваться над ним сейчас, когда он уже не может возразить, дать отпор? Какой-то вандализм, подумала Элинон. Впрочем, добавила она про себя, ему уже, наверное, всё равно. Вытерев щёки тыльной стороной ладони, Финкли кое-как запихала тело в машину – ноги всё-таки съехали на пол, потому что иначе дверь не закрывалась. Элинор отвезла каталку обратно в морг, закрыла дверь на ключ и села в машину. Кладбище в Ладлоу. Это было её единственный шанс, её последняя надежда. В детстве Элинор слышала легенду о том, что прямо за кладбищем домашних животных есть тропа, уходящая глубже в лес.
– Это проклятое место. Ужасное. На твоём месте я бы туда не совалась, – сказала ей накануне днём Лилит Блэкмор, к которой Элинор пришла, дабы связаться с духом Брайса. Ещё слишком рано, возразила ей тогда Лилит. Его душа ещё не приняла смерть, она не понимает, что произошло.
Машина никак не заводилась. Элинор снова надавила на педаль и повернула ключ, но старенький Форд только отозвался каким-то глухим звуком.
– Прекрасно! – Финкли ударила ладонью по рулю и уткнулась в него лбом. Голова раскалывалась. Машина не заводилась. Брайс был мёртв. Поднявшись, она открыла бардачок и достала оттуда пачку аспирина, выдавила две таблетки и запила апельсиновым соком. Мобильник завибрировал на пассажирском кресле – звонила мама, но у Элинор не было сил ни с кем разговаривать. Не было времени. Она сбросила звонок и набрала короткую смс-ку в ответ, чтобы родители не беспокоились: ночую у Голди, отпишусь завтра утром, окей?   
Форд наконец поддался; Элинор включила фары. Она не могла поверить, что собиралась на кладбище совсем одна, в промозглую осеннюю ночь, с трупом своего любимого на заднем сиденье автомобиля. Финкли закрыла глаза и тяжело выдохнула. Собраться с мыслями никак не получалось. Мимо проносились машины, и какая-то часть её надеялась, что кто-нибудь заподозрит что-то неладное и остановит всё это безумие. Что вернётся мистер Уолсон, и ему зачем-то приспичит проверить, все ли тела на месте. Что кто-нибудь застанет её на месте преступления. Элинор достала из кармана крутки бумажник и вытащила оттуда маленькую фотографию, сделанную на полароид одной из подруг её матери в прошлое Рождество. На лице Брайса застыла широкая улыбка, одной рукой он обнимал Элинор за плечи, в другой держал тарелку с праздничной индейкой. На бежевом платье Финкли красовалось огромное расплывшееся пятно от красного вина, она сама недовольно поджимала губы. Кинув бумажник на пассажирское сидение, Элинор поставила фотографию на полочку над музыкальным проигрывателем. Машина тронулась с места. До Ладлоу было примерно полтора часа езды – по крайне мере, так рассчитывал навигатор.
Оглянувшись назад, она проверила, в порядке ли Брайс – тело Брайса, – и уверенно нажала на педаль, набирая скорость. Асфальт был мокрым после прошедшего вечером дождя, и на пути едва ли встречались другие автомобили – в Салимовом уделе гости были редкостью.
Спустя час лес начал сгущаться. Дорожный знак указывал, что до Ладлоу оставалось меньше километра. Свернув перед въездом в город направо, Элинор заехала в лес. Дорога к кладбищу почти заросла – видимо, новое поколение жителей не особо лелеяло это место, предпочитая хоронить домашних питомцев где-нибудь на заднем дворе. Элинор выключила навигатор, который уже раздражал её своими бесконечными указаниями, и заглушила двигатель прямо перед табличкой «Кладбище домашних животных». Дальше было не проехать – придётся тащить Брайса через все могилки Пушистиков, Карамелек и Фантиков. Элинор откинулась на подголовник, закрыв глаза. Полнейшее безумие. Она бы долго корила себя, если бы хотя бы не попыталась. Финкли включила дальний свет, достала из бардачка мобильник и сунула его в карман. Выйдя из машины, Элинор прошлась вдоль валежника, изучая местность, и, наконец, нашла нужную ей тропу, по пути больно ударившись голенью о чьё-то покосившееся надгробие. Вернувшись к Форду, Финкли вытащила из багажника лопату, обмотала её изолентой и накинула на плечо вместе со спортивной сумкой. Тащить всё вместе или сначала сходить туда одной, оставить все вещи и вернуться за телом? Поразмыслив, Элинор открыла двери машины и аккуратно стянула мешок с телом Брайса на траву. Вздохнув, она взялась за края и потянула мешок по вытоптанной дорожке меж захороненных домашних животных, а потом – дальше, в лес.
Вокруг простирался туман; Элинор уже почти не видела вдалеке свою машину, свет включенных фар едва ли освещал путь. Она уселась прямо на землю на пару минут, чтобы отдохнуть. Голова шла кругом. Что я делаю? – то и дело спрашивала она себя, до сих пор отказываясь верить в то, что пришлось пойти на такое. Что магия сможет ей помочь. Что Брайс мёртв. Мёртв, мёртв, мёртв. Поднявшись на ноги, Элинор отряхнула сзади джинсы и вновь потащила тело по слегла натоптанной тропинке, пока не оказалась на большой поляне, освящённой лишь светом луны. Посреди поляны лежала гигантская спираль, вычерченная много веков назад коренными жителями этих мест. «Тебе нужно будет собрать курган из подручных средств», – сказала ей Лилит. Вокруг курганов не было. Все они были разбросаны – теми, кто выбрался из своих могил? Элинор передёрнуло, но она решительно ступила вперёд, таща за собой Брайса – пути назад уже не было. Кинув сумку на землю, она надела рабочие перчатки и взялась за лопату. Земля была мягкой, копать оказалось легко. Лилит не уточняла, насколько глубокой должна была быть яма, поэтому Элинор остановилась, как только ей стало уже совсем тяжко, и отбросила лопату в сторону. Что-то липкое забралось ей под рукав куртки. Финкли резко отряхнула руку – на землю упал толстый червяк.
– Фу. Фу, – её снова передёрнуло. Мысль о том, что эти ребята могли поужинать Брайсом привела Элинор в ужас. Горечь на несколько секунд разлилась по сердцу. Финкли присела на корточки возле тела, медленно открыла замок на мешке.
– Брайс, – прошептала она, погладила его по щеке, поцеловала в лоб. – Всё будет хорошо. Я верну тебя. Всё будет хорошо, Брайс.
В тёмном свете луны ничто не выдавало того, что он мёртв. Шмыгнув носом, Элинор снова прикрыла мешок, оставив небольшую щель наверху (мало ли), и стянула Брайса в выкопанную яму. Ладони горели от боли и усталости. Вновь взявшись за лопату, Финкли закопала тело, примяв горку земли в конце, и соорудила поверх могилы небольшой курган из камней, как ей велела Лилит. В этом тумане она едва ли смогла бы вернуться назад, к машине.
Сняв рабочие перчатки, Элинор уселась напротив кургана и стала ждать.

     чужой голос бьет о стенки, отдается эхом и оседает где-то в голове, разливаясь приятным теплом и какой-то надеждой на спасение. осознание того, что это «тот самый» приходит намного позже, когда голова, неведомыми силами, сама поднимается вверх. бэкхёну кажется, что он либо спит, либо наблюдает за всей этой ситуацией откуда-то издалека. он не чувствует ни своего тела, ни чужих рук на нем, ни боли от ударов. это пугает, потому что такие ощущения он не испытывал очень давно. повторять и вспоминать совсем не хочется. вот только он не уверен, что такое можно забыть. это словно шрам. мелкий, почти что заживший, но дающий о себе знать исключительно владельцу. только он его видит, только он знает о существовании. а каждый раз, пытаясь обмануть себя, лишь сильнее на него давит. бён считает, что у него склонность к мазохизму, а это, определенно, болезнь. однако сделать с этим ничего не может, продолжая закрывать ночами глаза и вспоминать.

     перед глазами все будто размыленно, расфокусировано, какое-то замедленное и тянущееся. он видит чанёля. чуть поворачивает голову и осматривается, пытаясь взять себя в руки. он один, их трое. а еще есть бэкхён, который не то, что руками пошевелить не может, даже сказать что-нибудь не в силах, то ли от шока, то ли от страха. никогда не признаёт последнего, поэтому дает себе мысленно пощечину и давит ногтями на собственные ладони, пытаясь прийти в чувства. это получается очень отвратительно, потому что уже через пару секунд слышит, как соприкасается чей-то кулак с лицом. или, может, это была грудь. а может и нет. бён заторможено вертит головой, не чувствуя уже никаких оков на собственных руках. он стоит совершенно один, трется острыми лопатками об облезшую стену, а напротив ломают челюсти и сдирают кулаки. он чувствует собственное дыхание, которое стало единственным, что отдается в ушах, словно выключили весь окружающий мир. бэкхён так боялся замыкаться в себе, а это происходило снова. такая картина уже была в его голове, с другими участниками. единственное, что сейчас он чувствует – дикий страх.

     сколько прошло времени – неизвестно. ему кажется, что слишком долго. но бросив короткий взгляд на часы понимает – пара минут, не больше. в реальность его возвращают чужие шаги и голоса. три бесформенные и безликие фигуры проходят мимо. бэк чувствует лишь ненависть и отвращение. вот только понять не может – к ним или к себе. и только непривычно тихий бас окончательно приводит его в сознание. чанёль лежит на асфальте, и это кажется чем-то странным. он так часто в той дыре выигрывал, что это вошло как-то в привычку, видеть его потрёпанным, усталым, но гордо стоящим на ногах. взгляд такой непонимающий и потерянный, но в следующую секунду коленки бьются о бетонный пол, а губы еле слышно шепчут «прости». он смотрит в глаза, стараясь поддерживать зрительный контакт, вот только те, что напротив, как-то слишком уж медленно прикрываются. это бьет сильнее всего. морально. бэкхён чувствует, как подступает паника, но усилием воли заставляет себя думать и быстро. поэтому его ладони ложатся на чужие щеки и ударяют. сначала слабо, а позже – сильнее.

     – херовая идея, я знаю. но нашатырь с собой я не ношу, извини, – слабая улыбка на губах и тихий вздох – шутить сейчас совсем не время, – ты главное не вырубайся, пак. я твою тушу дотащить до раздевалки не смогу, если ты совсем перестанешь шевелить ногами.

     он хватает его за руку, стараясь поднять на ноги, и что-то даже получается. бён не знает, не понимает и не помнит толком, как они поднялись с пола, как он вообще смог взвалить чужое тело себе на плечи и довести его до двери, попутно отмечая сколько же у чана сегодня ушибов, ран, кровоподтеков и прочей мути, которая достается ему в придачу с деньгами и званием победителя поединка. или как эта у них называется? бэку плевать, поэтому он тычет ключом в замочную скважину, отчаянно стараясь попасть, и сбросить с полу онемевшей руки тело. это удается с раза шестого, поэтому в спешке пинает дверь и проводит пака внутрь, скидывая на какое-то подобие дивана (хотя на диван очень не похоже) и толкает ту обратно, защелкивая на замок. он смотрит на чанёля мгновения, стараясь оценить ситуацию, но лишь теряется. забегает в душевую, набирает в ладони ледяную воду и окатывает ей чужое лицо.

     – ты не должен сознание потерять, – в его голове пролетает тысяча и один мат, который он бы с радостью вылил, если бы не чувствовал, что все происходящее сейчас – его вина. не раз уже пак упоминал, встречаться здесь – не самая лучшая идея. совсем не безопасно, но кому было плевать? вот именно, – нам отсюда сваливать надо, а тебе нужен врач. очень срочно, – говорит куда-то в сторону, даже не смотря на присутствующего здесь и печатая сообщение на телефоне семейному доктору, который, вроде как, решает все за определенную плату.

     услышав звук отправленного уведомления, он устало трет глаза и смотрит на чанёля как-то совсем безразлично, в этот момент подбирая в голове нужную эмоцию. смотреть жалостливо не было никакого желания. бэкхён бы не захотел, чтобы на него так кто-нибудь смотрел. поэтому, слабо улыбнувшись уголками губ и протягивая ладонь к чужому лицу, он лишь придвинулся ближе, сокращая имеющееся между ними и так небольшое расстояние.

     – у нас не так много времени. скоро здесь будет нужный человек, нам придется выйти окольным путем. каким-нибудь. он о тебе позаботиться, – настороженный взгляд на дверь и продолжает, – не думал, что ты вступишься за меня. как бы там ни было, у нас не самые близкие отношения. я этого не забуду, – он смотрит завороженно, не отводя взгляд и стараясь запомнить каждый подрагивающий мускул на чужом лице. и чёрт возьми, даже в таком состоянии чан заставляет дышать через раз.

     в кармане противно пищит телефон, уведомляя владельца о новом сообщении. даже не читая, можно было с уверенностью сказать, кто пишет. бэкхён встает на ноги, осматривая комнату.

     – в любом случае, нам нужно собираться. где твои вещи? – смотрит неотрывно и выжидающе, после глубоко вздыхая и добавляя, – спасибо. ещё раз.

— Почему зря?

Да потому что Баки не умел держать язык за зубами. Угораздило же ляпнуть про семьдесят лет. Он не был ни Сэмом со всем его опытом ведения групп поддержки для ветеранов, ни тем более Стивом, который всегда знал, что сказать. Лез не в свое дело со своими кривыми попытками помочь.

От первого хлопка по плечу он дернулся, как припадочный, мягко перехватил руку Боба правой за запястье — все мимо сознания, на автомате.
 
 
 
Баки кожей почувствовал, как упала вокруг температура — видимо, вместе с давлением, потому что на одно страшное мгновение ему показалось, что он оглох и ослеп. Моргнув, он обнаружил себя на кожаном диване в чужой, слабо освещенной гостиной. Напротив бормотал старый телевизор. Боба он больше за запястье не держал; Боба вообще нигде не было.

«Что ты здесь делаешь? Сегодня не среда», — услышал Баки и вздрогнул всем телом, узнавая голос.

Пол под босыми ступнями был ледяной, пробирал холодом до костей, шрамы на плече под переходной пластиной протеза заныли эхом старой, тягучей боли. Баки поднялся и повернул голову, чтобы увидеть наконец Йори Накамуру, которому квартира и принадлежала. Тот тревожно смотрел на него, только другого. На Баки-из-прошлого, стоявшего у двери, с относительно свежей стрижкой и легкой щетиной на лице. В бесконечно пережевываемом кондиционером воздухе плыл дымок от ароматической палочки, зажженной на алтаре.

«Я, эм… Я должен вам кое-что сказать. Про вашего сына. Вам лучше сесть».

Они отошли, а Баки так и смотрел, не в силах отвести взгляд, на алтарь в нише напротив входной двери. Вернее, на улыбавшегося юношу на фотографии в его центре. Тлеющая палочка иногда разгоралась, отбрасывая теплые блики, и казалось, что он сейчас сойдет с фотографии.

Он помнил: каждая секунда в этой квартире растягивались в вечность. Сколько раз он заходил по средам и не находил в себе сил на признание? Сколько раз так смотрел на фотографию?

«Ваш сын, — зазвучал голос Баки-из-прошлого, — работал в консалтинговой компании в России».

«Да, я знаю. Я тебе говорил».

Баки заставил себя сделать шаг в сторону. Подошел к ним ближе. Несчастный Йори выглядел так, будто не понимал ничего.

«Он жил в отеле. Отеле Инесса». — «Как? Откуда ты знаешь?»

— Его звали Эрджей Накамура, — сказал Баки, громче, чтобы перекрыть подрагивающий голос Баки-из-прошлого. Сжал руку из вибраниума в кулак, когда тот снял со своей перчатку. — Я помню их всех. Миссии. Случайных свидетелей.

«…Он был убит. Зимним Солдатом. И это был я».

Господи, как же жалко и омерзительно эта его исповедь звучала со стороны. Только Баки никак не мог понять, от чего именно так подворачивало желудок. Что из-за своего проклятого чувства вины не признался сразу и стал общаться с одиноким стариком, чтобы потом вот так все закончилось и Баки лишил бы его не только сына, но и нового приятеля? Что попытался последовать совету Сэма, но, кажется, все равно эгоистично искал прощения для себя, потому что понятия не имел, действительно ли Йори было нужно знать, что именно тогда случилось — спустя столько-то лет? Что устроил собственный извинительный тур за то, в чем не был виноват? Что вообще — чувствовал себя виноватым за все грехи Зимнего Солдата?

Баки подошел сам к себе и положил себе-из-прошлого руку на плечо.

Он делал то, что считал правильным. Пытался, хотя бы. Как бы плохо ни выходило.

— Боб? — позвал он еще раз.
 
 
 
Комната вокруг просветлела и расширилась, приобрела уже знакомые очертания его спальни. Баки стоял за тумбочкой с виниловым проигрывателем, больше не на ковре, а на полу, касался пальцами правой прохладного пластика прозрачной крышки. Он потер протезированное плечо, сглотнул вязкую слюну. Чуть расставил ноги, чтобы сильнее вдавить ступни в теплый, чистый паркет, почувствовать опору. На грани слышимости гудели электричеством зажженные торшеры. Сладко и масляно пахли свежие пончики. За огромным окном в пол понемногу занимался закат.

Это было просто очередное из его богатого каталога паршивых воспоминаний. Не меньше, но и не больше.

Просто очередная «комната стыда», как метко назвала их Елена.

Боб так и сидел на диване, к Баки спиной, весь как будто съежившийся — или это так казалось на быстрый взгляд? Главное — что не был черной дырой со светящимися точками глаз. Баки бы себя не простил.

Он стремительно обошел диван кругом. Присел перед Бобом на корточки и попытался заглянуть тому в лицо.

— Боб. Эй, Боб. Ты в порядке?

Уолкер говорил, что Боб так мог — еще до Часового и без своего темного альтер-эго, что было хорошей новостью само по себе. Но за прошедшие недели никто о «комнатах стыда» не упоминал, и Баки надеялся, что не из-за стыда, собственно, а потому что Боб и эту свою поразительную способность затолкал подальше в глубины подсознания. Остальные же исчезли. Дьявол его знал, как у него это работало.

Баки мог надеяться сколько угодно, но в глубине души знал, что не могло им так повезти. Получается, был прав.

В его жизни ничто никогда не было просто.

Дефенс задыхалась от своего негодования. Казалось, что воздуха в открытом пространстве рядом с этим роскошным рестораном становится с каждой секундой всё меньше. С каждым словом этого незнакомца, нахально возомнившего себя тем, кто в самом деле может вот так вот яростно решать, как ему обходить насущные проблемы стороной и кого прихватывать за руку, ей было нечем дышать. Так случалось очень редко, она практически забыла уже, что такое, когда злоба перехватывает горло своими липкими щупальцами и давит на самый кадык. Когда язык начинает не слушаться от вопиющей справедливости, а мыслей становится в голове столько, что сознание не поспевает за тем, какую фразу лучше выпалить, несмотря на статус и лоск стоящего мужчины рядом, чтобы закончить этот горе спектакль.

— Заплатишь? Серьёзно!? — нет, ну право слово, что за люди такие пошли? Неужели, действительно, в каждом богатом человеке скрывается то самое гнильцо, которое каждый из них так усердно прячет за внешним шиком и блеском? Янтарные глаза девушки округлились и без того, не меняя своей выразительности и искрометности эмоций. Сказать, что Тапиа была сейчас в шоке, так это ничего не сказать. Даже пальцы до побеления сжали несчастный блокнот, которым она приготовилась отхлестать паршивца за то, что абсолютно не стесняется в своих выражениях и предложениях.

— Тут тебе не театр, а я не нанималась в актрисы. Просто скажи этой девушке, что она тебе не по вкусу, зачем так извращаться?! — она восклицает, явно не понимая, как можно в принципе играть на публику и доказывать что-то кому-то таким вот образом. Ведь между людьми существует коммуникация, как вербальная, так и словами через рот, когда можно просто поговорить, обозначить свои границы, дать понять прекрасной половине человечества, что этот ужин останется ужином, без перехода в отношения с последующим созданием новой ячейки общества. Она была простой девчонкой. Забиякой, с огромной дырой внутри из целостного, ледяного одиночества. Ей не претило говорить открыто, даже если за такую правду приходилось получать в нос от недружелюбных соседей с параллельного квартала, или какой-нибудь девчонки-выскочки, которая считала себя круче остальных. У Дефне всё было просто: нравилось что-то или нет - скажи. Разозлилась или не устраивает - скажи. Зачем в целом так усложнять ситуацию, вынуждая блондинку с ногами от ушей нестись за объектом своей страсти на высоченных каблуках, отбивая барабанную дробь по деревянной мансарде.

— Я в этом участвовать не... — очень уверенно бросила в лицо кареглазому незнакомцу Дефо прежде, чем эти горячие, сильные руки снова прижали к себе, накрывая губы напористым, непрошенным, упрямым поцелуем. Как раз в тот самый момент, когда его "пассия" доковыляла на своих огромных каблуках, замечая продолжение игры, что затеял мужчина по собственным интересам. «Какого дьявола он творит!» На бледных щеках практически тут же выскочил легкий, но очевидный румянец, а остатки воздуха, которые так стремительно сжигались под её праведным негодованием и вовсе испарились. Тапиа оказалась в ловушке. Ещё никогда ранее она не чувствовала себя такой беспомощной. Блокнот с шелестом белоснежных страниц вывалился из дрогнувших пальцев за спиной у бизнесмена в тот самый момент, когда очередной вдох не сменился выдохом. Всё закончилось в огромной паузе, её сильном стремлении вырваться из крепких объятий и тот самый протест, загоревшийся не только смущением от внезапной близости с мужчиной, но и попытках разжать собственные губы и вдохнуть. Ей срочно нужен был воздух, но его не было. Нос щекотал приятный аромат парфюма от незнакомца, кожу ладони обжигала чужая, широкая рука, мягко сжимающая пальцы, не терпящая возражений, ведь попытавшись выбраться, как только губы на мгновение под силой собственного упорства разжались, он снова и снова её придвигал ближе, накрывая своими губами. «Я сейчас задохнусь...» Блондинка за стеклом буквально превратилась в столб с открытым ртом, как только на глазах родной тёти развернулся апогей всей ситуации, где в главной роли по-прежнему оставался этот темноволосый, высокий брюнет, имеющий хватку самой настоящей акулы.

— Как ты смеешь! — как только угроза в лице той блондинки для него миновала, Тапиа не заставляет себя долго ждать. С силой толкает мужчину в грудь двумя теперь уже свободными руками, явно давая понять, что так больше продолжаться не может. Их горячее кольцо из губ разрывается. Наконец-то живительный кислород, которого всё это время чертовски не хватало. И дело здесь было не в толерантной попытке помочь, без оплаты, естественно. Здесь было дело чести, которую кареглазый просто растоптал. Раздавил своими теплыми, мягкими губами, сильными руками и свежим ароматом парфюма, что всё ещё предательски щекотал нос. Девушка прижимает дрожащие пальцы к своему рту, который перекосило от спазма в коктейле ненависти, злости и смущения. Всё это отражало злой, немой конфуз, когда пульсирующие губы сжимаются в едва различимую полоску, стараясь спрятать за всем этим не только гнев, но ещё и собственные, слишком под кипевшие эмоции. Она чувствовала себя униженной, поэтому пощечина прилетела безоговорочно быстро и звонко, со всей силы, которой хватало трясущимся рукам и лихорадочным глазам, в которых сгорела янтарная смола, чуть потемнев.

— Люди - не игрушки. Будь ты и твоя пассия прокляты! — наклонившись за упавшим ранее блокнотом и выпавшей ручкой, девушка чувствует, как колотится сердце в груди, будь её воля и не рабочая смена, то точно устроила бы ему настоящую взбучку. Но работа не ждёт, как и вряд ли её слова в порыве чистого гнева, что-то донесут до этого высокомерного и очень богатого человека, который ценит только свой комфорт и не беспокоится о чувствах других. О том, например, что это её первый поцелуй с мужчиной, который рыжеволосая точно себе совсем не так представляла, о том, что она на работе и за стеклянными, широкими окнами смотрят другие посетители и её начальник в том числе. Ему было всё равно, а что до неё... Пальцы крепко прихватывают блокнот и рыжая выпрямляется в спине, остро сохраняя в себе желание больше никогда с ним не встречаться. В противном случае, пощёчиной этот наглец точно не отделается. Но жизнь имеет своё непревзойденное чувство юмора, о чём Тапиа узнает чуть позже.