Холт не был здесь два месяца: предвыборная кампания, бумеранги улыбок, митинги, проповеди в телеэфире, район за районом, процент за процентом, день за днём, жестче, грубее, грязнее  — всё зря. Они проиграли. Политическая машина, которая полгода неслась бронированным катком ко дню выборов, подскочила на колдобине, вильнула задом, впечаталась в отбойник и сплющила в гармошку не только все амбиции, но и репутацию их семьи. Не помогла ни крепкая обшивка опыта, ни нитроглицериновый ускоритель спонсорских денег, ни смазанные колёса пропаганды.

Джефферсон Пералес — новый мэр Найт-Сити, Уэлдон Холт — смятая агитка в мусорном баке. В государственном бизнесе как в сексе — прежние заслуги не учитывают.

Старые двери захлопнулись перед носом, а просители, которые ещё вчера прели костюмными подмышками в приёмной мэрии, лишь бы выторговать кусок пирога послаще, сегодня встречают их равнодушными рожами. Но это не главное. Главное, что братья так глубоко залезли в карман корпораций, что им не расплатиться с долгами ни за эту жизнь, ни за пару следующих. Умные политики ведь никогда не рискуют своими активами, они берут заём у покровителей. Если дела идут хорошо? В выигрыше все. Если плохо? Видимо, политики переоценили свой ум.

С представителями «Арасаки» Брэндон больше не видится, потому что тем не терпится прощупать его простату. С представителями «Кироши» он больше не видится, потому что они хотят слущить с него мясо. С представителями «Когтей»… Ещё недавно Холт мог назвать себя миллионером в самой твёрдой валюте в мире — евродолларе. Сейчас же всё его состояние грозит вот-вот растаять как органический сахар в кофе. Ядовито-чёрном эспрессо, с которого он начинал каждое утро этой клятой предвыборной гонки. Твою мать, как же он мог так проебаться?

Когда всё заканчивается и адреналин перестаёт бушевать, всё, что он чувствует это — смертельная усталость. Усталость есть у даже металла, есть она и у Холта. После адского прессинга последних месяцев хочется просто расслабиться, выжрать наркотического порошка до болтов в зрачках и откинуться под какой-нибудь брейн. Хотя бы на пару минут, хотя бы на час… Вонзить с оттяжкой в череп шприц умиротворения. Разлить пиксельную медитацию по сосудной паутине мозга.

Брэндон знает только одно место, где он всегда получал то, что хотел.

Подошвы шуршат по засранному мусором бетону высотки. Ноги сами приносят его на хорошо знакомый этаж. Клонированная коробка — как у всех, прикрытая бытом голь, запах плавленой проводки, стеклянная дыра с видом на Уотсон. Именно этот район стал одним из тех, кто обеспечил победу Пералеса. Нищие, ущемленные, возомнившие, что в будущем счастья хватит на всех, избиратели пошли за ним. Купились на образ «своего парня». Вывалили свои глотки на улицы, прося новой веры, а на самом деле — реабилитации мещанства. Роскошную тачку, дом побогаче, денег, бабла, кэша, зелени, только теперь нам, а не им, нам, нам, нам. Равные возможности! Общее дело! Вместе сильнее!.. Таких истёртых временем речевых штампов Джефферсону хватило, чтобы выстроить из этих прямолинейных лозунгов — ступени и, пусть и с отдышкой, но подняться по ним на самое небо. Зажечься новой политической звездой.

Хотя может ли Холт его винить? Нет, кто-кто, но не он.

Кулак опускается на дверь условленным стуком, три коротких, два длинных, — но резче, чем обычно. Так кредиторы скоро постучат по его плите колумбария, если он не отдаст все долги. Ступня втискивается в полоску двери, сразу, как только та вырастает на пару дюймов, Холт сам толкает крышку внутрь, от себя. Взгляд — не человека, существа, которое живёт под чудовищным давлением. Голос тоже спаян с решимостью.

— Мне сегодня не до нежностей, милая. Придется тебе потерпеть.