Ну, что же, если этот парень так стремится погибнуть повторно, да поскорее - кто такой Хуа Чэн и вправду, чтобы ему мешать? Он всецело уважает чужой выбор, тем более что на этом свете и так слишком много всяких высочеств, ни имени, ни титула которых в истории даже не сохранилось, да и людьми они были этих почестей недостойны. Сгинет - и пусть, ему не до того, чтобы оберегать всех и каждого. Он пожал плечами и даже отвернулся, чтобы уходить, парящий в воздухе Эмин догнал его, как резвый, но верный пёс - любимого хозяина.
"Собаки Юнани"?
Хуа Чэн застыл, его лицо превратилось в олицетворение чего-то настолько ужасающего, что ненавистная "маска скорби и радости" Безликого Бая сошла бы за дешёвый грим престарелого шута или за деталь уже давно никому не нужного скарба провинциального погорелого театра. Его фигура напоминала саму Смерть, какой её изображают на старинных гравюрах, когда она приходит за душами грешников, боящихся её до потери дара речи.
В следующий миг болото содрогнулось, его липкие чавкающие хляби, взрывающиеся пузырьками удушающей вони, разверзлись. Зловеще блеснул серебряный наруч на безжалостной руке, выволакивающей тело из вязкой ловушки. Выдёргивающей - и одним точным ударом, способным выбить весь воздух из лёгких живого и сломать рёбра мёртвому, отправить в воздух. Приземлиться не дал, поймал и впечатал в землю, вскрывая грудную клетку, добираясь до сердца, пусть уже и не бьющегося, чтобы вырвать его - пальцы корчатся в спазме ярости, впиваются в плоть, выдирает вон этот уже не нужный орган, чтобы тут же раздавить на глазах у хозяина.
Вдавить тело, искалеченное до неузнаваемости, поглубже, глядя, как оно рассыпается на зеленоватые искры. И погасить, погасить каждую из них.
Хуа Чэн чуть пошевелил головой, стряхивая с себя кровавый морок, жестокое наваждение, безжалостную картину, подсунутую богатой фантазией. Он так не поступит, хотя, возможно, следовало бы.
- Князь... Сяоцзин, я полагаю? - ледяным тоном осведомился он. - Ты ещё более невоспитан, чем я слышал. Такое поведение не подобает представителю знатного рода. И поверить невозможно, что ты - кровный родственник божества.
Так сдохни же снова, захлебнувшись в этих помоях и гнили. Это всё, чего ты заслуживаешь - кричал его внутренний голос, и, хотя его не трясло, кончики пальцев всё ещё нервно подёргивались, фантомный образ сердца, ощущение его в ладони, не оставляли его так легко.
Этот избалованный отпрыск не заслуживает ни минуты его внимания. Такие жаждут чего угодно - от восхищения и преклонения до чистой ненависти и вражды, но не выносят, когда на них не обращают внимания, предают забвению, как порванную и грязную игрушку из тех, какие любят в детстве, но с отвращением швыряют из окна, как только осознают, что она старая, потрёпанная, испорченная и смердит.
- Оставайся там, так будет безопаснее для тебя, - небрежно бросил Хуа Чэн, удаляясь прочь и чуть поигрывая Эмином, ловя его, чтобы прокрутить в руке, снова выпуская, а ятаган мелькал то слева, то справа, явно радуясь прогулке и тому, что скоро окажется полезным.
Это была наполовину правда, наполовину ложь. Но, по крайней мере, Ци Жун не утонет насмерть, такое не убьёт демона, даже самого неудачливого и безмозглого. Рано или поздно сообразит, что ему не нужно дышать, что он может хоть год пролежать на дне без пищи и питья, а потом вылезти как ни в чём не бывало. А, пока ещё мыслит прежними категориями, пусть барахтается, под ногами не мешает. Здесь ему угрозы нет, центр тихого омута гораздо дальше. И твари там могут водиться покрупнее огоньков.