Дурные вести всегда заставали Эми врасплох – она почему-то всегда надеялась до последнего, — но сегодня и сейчас, затаив дыхание, она ждала вестей много худших. Только поэтому, когда прозвучало имя Нэнси, она выдохнула, тотчас же расслабившись в плечах, и даже подалась чуть назад.
Улыбка дрогнула в уголках губ, и Нэнси сжала их, имитируя подходившую моменту скорбь. Понизила голос, уже намеренно, и ответила лишь едва уклончиво:
— Мы были настолько близки, насколько это было возможно.
Их разница в возрасте располагала не только к дружбе, но и к покровительству со стороны самой Эми, хотя из них двоих именно Нэнси нравилось вести себя как старшей. Нэнси нравилось делать подарки – а иногда и просто передаривать то, что уже надоело ей, — и учить Эми жить так, как нравилось самой Нэнси.
Пожалуй, в своём ответе лейтенанту Эми даже не солгала: они в самом деле были настолько близки, насколько это было возможно. В основном, разумеется, благодаря тому, что Эми была очень терпелива.
Эми терпела Нэнси ради отца. Теперь, когда Нэнси была мертва…
Отец пережил бы её потерю – Нэнси была не первой женой, которую ему предстояло хоронить, — но Марк стал бы первым его мёртвым ребёнком.
Где-то Эми слышала, что выбирать имена заранее – дурная примета. И вот она сбылась.
В Бронксе.
На упоминание Бронкса Эми едва округлила глаза и чуть пожала плечами, потому что от неё ждали реакции целых две пары глаз, но так и не погрузилась в вопрос: она всё ещё думала об отце. Сказали ли ему?
Ей стоило бы быть рядом с ним в это время.
— Отец знает?
Это было единственным, что её волновало, и, услышав ответ, она вздохнула с облегчением снова: при первой же возможности она позвонит его врачу в Чарльстон и попросит приехать. Хотя бы сейчас она могла думать, что в ближайшее время ему ничего не грозит.
А ей?
— Я понимаю, почему Вы пришли ко мне, лейтенант, — согласилась Эми, подведя для себя итоги, и противоположно лейтенанту отклонилась в кресле окончательно. – Мой отец уже не молод. Со смертью Нэнси – я не знаю, успели ли Вы уже узнать, но мой отец ждал от неё сына меньше, чем через полгода, — в общем, со смертью Нэнси я снова стала бы единственной наследницей его состояния. Отец вряд ли успел бы жениться снова, к тому же эта смерть станет для него тяжёлым ударом. Возможно, он даже не сможет его пережить. И, так или иначе, получается, что я единственная, у кого есть мотив к убийству, притом банальный как сама жизнь. Я много работаю и живу в съемных комнатах, когда могла бы сделать самой сложной проблемой в своей жизни выбор наряда к ужину.
Нэнси, как и Эми когда-то, жила именно так.
— Но я не убивала Нэнси.
Всю эту ночь её не было дома, и она успела домой лишь немногим раньше, чем её соседка, но в Бронксе Эми не было тоже. Она не ложилась – была слишком взбудоражена, чтобы уснуть, — и провела время до самого пробуждения Кимберли в кресле, скурив не меньше пачки.
Только после, когда Кимберли зашуршала на кухне, Эми вышла составить ей компанию, и хотя бы то, что Эми вышла из своей спальни в пижаме, Кимберли могла бы подтвердить.
Отглаженное к премьере платье, куда они собирались с Нэнси, висело в её спальне на дверце шкафа – это тоже должно было подтвердить её слова. И, решившись, Эми пожала плечами и солгала:
— Этой ночью я спала у себя дома.