Расставание с Вороном дается тяжело как никогда.
Верный себе, он уходит еще до рассвета, оставляя возлюбленного в тонком кружеве неровного сна: сам мир будто помогает ему в эти моменты, усыпляя Хранителя, не давая ему открыть глаза и удержать Коди, обреченного быть изгнанником. Койот оборачивается у порога, лишнее мгновение повзоляет себе любоваться изящным лицом Реджинальда в окаймлении сизых сумерек, а потом бесшумно выскальзывает за дверь.
Обратный путь короче, и земля уже не горит под лапами - словно бы Ворон укрыл его от заслуженной кары, одарил своим светом и наградил оберегом. Но пламя полыхает внутри Коди, и его не унять - ни любовью, ни милосердием, ибо в очередной раз - он испортил все, и ему нет прощения.
Мир после войны кажется ошарашенным, изможденным. Наконец-то он по своему состоянию сочетается с самим Коди,изборожденном столькими сожалениями, что людям не хватило бы бомб, чтоб воссоздать эту картину на своей земле. Даже Койот, в его вселенском равнодушии, слышит тихие стоны измученного мира - представить, как они отзываются в Реджи просто невыносимо.
Хорошо, что он укрылся так далеко - на зеленых берегах Новой Зеландии, куда не долетают так отчетливо эти стенания.
К своему бункеру он возвращается скорее по инерции - забирать ему ничего не хочется, но рано или поздно под накинутый ореол все равно пролезут люди, а отдавать в их руки результаты его экспериментов себе дороже. Люди тупы, они вцепятся в его записи как голодные волки, напридумывают кучу теорий и будут полагать, что все знают, - стоит оставить им пепелище, как он делал всегда, иного они не заслужили.
Он проходится по пустырю неспешно, бесцельно, не торопясь спускаться. Тут и в былые времена было пустынно и безлюдно, но сейчас никого нет на многие мили вокруг, - не скоро еще в этот край доберутся победители, а добравшись, не найдут ничего, что могло бы показаться интересным. Коди подумывает просто запустить все на воздух - вместе со своими расчетами и сыворотками, все равно от них нет никакого толку.
В очередной раз у него ничего не вышло.
Чуткий звериный нюх доносит до него запах затаенной ярости. Ему даже не нужно оборачиваться, чтобы убедиться, кому он принадлежит - он скреплял эти мышцы собственной кровью, а создатель обречен всегда узнавать свое творение. Коди слышит звук снимаемого предохранителя и стоит, не шевелясь, - улыбается, пока выпущенная ампула взрезает воздух. Короткий укол - у него есть время, чтобы подавить действие транквилизатора, и все защитные механизмы его первородного иммунитета готовы сделать это, но, помедлив едва ли полсекунды, Койот позволяет себе закрыть глаза и провалиться в темноту.
Эта непроглядная темень куда милее того выжженного полигона, что он видит вокруг и внутри себя.
Ему так отчаянно нужна боль - которую не может подарить ему Реджи - так отчаянно нужно искупление - которому Ворон никогда его не подвергнет - что он позволяет волчонку взять на себя роль судии и вершить свою расправу так, как он того пожелает.
Вряд ли он догадывается, но как раз это у него осталось чисто человеческим.
Звери не мучают никого ради удовольствия или мести. Только люди.
Приходить в себя - штука неприятная в любом случае, но когда тебя собираются пытать - еще больше. Впрочем, Коди не особо переживает по этому поводу. Еще не открыв глаза, он понимает, что распят в вертикальном положении, руки и ноги зафиксированы так плотно, что он едва может шевельнуться.
Неплохо, одобряет он звереныша мысленно. Совсем неплохо.
Ярость застилает Кентиджерну глаза - кажется, тот вообще не способен смотреть на него спокойно, - но так даже лучше. Получив ощутимый удар, Коди инстинктивно сжимается, сбивая дыхание, хотя в глубине души его так и тянет расхохотаться.
И это, по-твоему, боль, малыш?
Настоящая боль таится в отражении небесных глаз Ворона, в изломе его улыбки, в прерывистом выдохе, горько срывающемся с губ. Ворон смотрит на разрушенный Коди мир - и прикрывает глаза, затягивает волосы в тугой хвост; Коди смотрит на него - и ему хочется умереть.
Но вряд ли такая роскошь ему позволена.
Играя роль, он демонстративно трепыхается несколько раз, пробуя свои путы и бессильно обвисая на них, а потом поднимает взгляд и смотрит Кенни прямо в глаза, не сумев скрыть мимолетной шальной улыбки, мазнувшей по губам:
- Ты прав. Я не могу обратиться, - ложь дается ему легко, как и всегда. - Кажется, я и правда в твоей власти, щеночек. Что дальше? Зачитаешь мне приговор?
Никто не сможет осудить его страшнее, чем он сам.
Даже не пытайся, мальчик.








