Было уже далеко за полночь, когда профессор Анаксагор, гроза всех ленивых недоучек и любителей повторять за преподавателями прописные истины, отложил наконец свои записи, в которых, увы, приблизился к истине не более, чем вчера или неделю назад. Впрочем, отрицательный результат - тоже результат, но хотелось уже продвинуться хоть куда-нибудь. Не то, чтобы ему недоставало терпения, хотя Анаксагор был из тех, у кого внутри полыхает неугасимое пламя - у кого-то это любовь, у других зов справедливости, а у него стремление к истине. И это пламя пожирало его изнутри, требуя, чтобы он постоянно подпитывал его - и ответы нужны сегодня, а лучше вчера. Но... он не был дураком, что бы про него ни говорили остальные, и прекрасно понимал - нельзя получить всё и сразу, и лишь долгие годы кропотливого и порой неблагодарного труда могут окупиться.
Правда, неизвестно, есть ли у него ещё эти годы. А, рассуждая шире - есть ли они у всего Амфореуса. Чем больше он исследовал - тем глубже складка пролегала у него на лбу, а в уголках глаз - морщинки. Многие знания - многие печали, а печали весьма старят.
Он утомлённо потёр переносицу и в очередной раз сказал себе, что мебель хорошо бы поменять. А то такими темпами его спина не выдержит, и он погибнет не от чего-нибудь, не от превратностей судьбы или чёрного течения, а очень глупо и нелепо.
Анаксагор уже вышел и даже начал наслаждаться видом ночной Рощи, избавленной от постоянного шума, производимого теми бездарностями, что называли себя учёными и учениками, тихой и поэтически прекрасной - сама великолепная Мнестия бы оценила. И отошёл уже достаточно далеко, чтобы мастерская пропала из виду. Можно было, пожалуй, отправляться спать, но перед этим он решил ещё раз перечитать записи, приготовленные для завтрашних дебатов. Конечно, он во многом любил импровизировать, так как идеи приходят в процессе обсуждения, и, кроме того, не зря говорится, что "мысль изречённая есть ложь", а бумага лишает силы живое слово ещё вернее. Да и в памяти привык удерживать большие объёмы информации. Но против него будет несколько оппонентов, двоих из которых Анаксагор считал достаточно образованными, чтобы заслуживать внимания. Поэтому он составил план и исписал несколько свитков наметками.
Забрать их, однако, не получилось. Внутри кто-то уже был. Кто-то, кого не приглашали.
Тонкие, но на удивление сильные пальцы профессора сомкнулись на девичьем запястье, бережно, однако, не давая возможности легко вырваться. Он не хотел её пугать и не собирался причинять вред. От него не исходило никакой угрозы - по крайней мере пока что.
- Какая замечательная сегодня ночь, не правда ли? - улыбнулся Анаксагор, как самой дорогой гостье. - Но для чего же приходить ко мне в столь поздний час и красться, будто вор? - безмятежно продолжал он. - Если вы скажете, что же именно ищете у меня, может быть, я смогу вам помочь.
Ему хотелось послушать, как именно она будет выкручиваться из сложившейся ситуации. Кроме того, многие предметы, за обладание которыми иные мудрецы отдали бы руку, ничего не стоили для него после того, как он изучил их или извлёк всю пользу, возможную лично для него. Он запросто мог бы подарить любую из подобных вещиц. Если, конечно, она не слишком опасна для того, к кому попадёт.

Не доставлять проблем. За весь срок своей новой жизни этому Блэйд научился лучше всего. Его союзники и без того прошли через многое - слишком многое, даже по его меркам. У него по крайней мере было прошлое, нравится ему оно или нет. Он не был создан искусственным солдатом лишь для того, чтобы за короткий, мимолётный срок существования успеть уничтожить как можно больше врагов прежде, чем сгореть. А затем потерять родину, всех, кто тебя помнил и знал - Лофу всё ещё существовал, как и остатки Заоблачного Квинтета, пусть изгнанник и не хотел больше видеть и знать ничего об Альянсе, - и остаться дрейфовать без цели и смысла в открытом космосе, пока абсолютно случайно не подберут и не отдадут новые приказы.
У него были эмоции, пусть теперь от них и осталась лишь бледная тень. Когда-то он познал любовь и радость, горе и страх, взлёты и падения души. Если есть страх - есть и сомнения, колебания, работа над собой и преодоление препятствий. Блэйду по крайней мере не нужна помощь в том, чтобы познать человеческие эмоции, пусть он и отказывался вполне осознанно от большинства своих - чем меньше переживаний, особенно злости, раздражения, ненависти, тем меньше риск, что Мара поглотит его. Но, в его случае, он отказался от того, что имел. В её случае - она искала то, чем никогда не обладала.
Он тоже был непонятым гением, так и не признанным на родине. Он знал, каково это - выделяться из системы, стоять над всеми и дойти до того, что любой брошенный вызов кажется скучным. Но у него был Квинтет, были ученики, и даже в Комиссии не все смотрели свысока - он обрёл товарищей, заражённых огнём в его глазах и жаром в сердце. Она уверена, что друзья ей не нужны, пока есть возможность играть с мирозданием как с программированием игры, причём несложной. Даже на Панклорде она придумывала себе сопартийцев. Она всегда улыбается и кажется беспечной. Она совершенно одна, и, возможно, кроме их базы и их маленькой группы, ей совсем некуда пойти.
Такие разные люди, объединённые одной целью и стремящиеся к Завершению всего. У любого сценария, у любого спектакля есть запланированный конец. Элио знает, когда и как. Блэйд никогда не спрашивает подробностей - чтобы служить безотказным клинком, ему они не нужны. Кроме того, следующий приступ может выгрызть ещё кусок его личности и памяти, и тогда Кафке придётся буквально сшивать своими пульсирующими фиолетовыми нитями остатки, чтобы он помнил и осознавал хоть что-то. Он не усложняет. Он идёт, куда велено, и никого не оставляет в живых. А потом - ждёт следующего приказа, как ауруматон в режиме экономии энергии. Что бы ни сказал Элио и куда бы ни отправил их - ему без разницы.
Люди, объединённые одной целью и не имеющие ничего общего. Им даже незачем становиться друзьями, достаточно лишь хорошо выполнять свою работу. Верно?
Но почему же он, возвращаясь, чувствует себя так, будто пришёл домой? В самый настоящий дом. Дом, где ждут именно его.
Разве ему удастся и дальше притворяться, будто они ничего для него не значат? Его улыбки, нечастые и похожие на едва пробивающийся ненастным осенним утром солнечный луч, всегда настоящие. И, когда он говорит, что беспокоится, это тоже настоящее.

Он держал над ней этот дурацкий зонт, когда они стояли посреди улицы и ждали девочек, и его на самом деле беспокоило, не простудится ли она. И почему снова оделась не по погоде? Да, это пальто новое, и уже через пару дней она потеряет к нему интерес, увидев следующее, однако... что же, видимо, ему стоит задуматься о лекарствах от насморка на обратном пути.

- Вернииии мнеее мою приставкуууу! - эта девочка умела канючить как маленькая и производить шума как целая орава подростков-сорванцов.
Пользуясь своим преимуществом высокого роста, он держал приставку высоко над головой, так, чтобы она и допрыгнуть не могла.
- Нет. Поешь - верну, - безапелляционно отрезал он.

Не доставлять проблем. Стараться принести пользу. Заложено в нём глубоко, установка твёрже стали и надёжнее его клинка.
Не ему спрашивать, сколько успел вспомнить Дань Хэн.
Не ему напоминать о том, что их когда-то связывало со Стеллой, и что на Лофу была не первая их встреча.
Не ему принимать на этом поезде хоть какие-то решения или даже давать советы.
Он здесь, потому что Элио сказал, что кто-то должен "присмотреть". Пожиратель Луны должен жить. Стелла, конечно же, тоже. Элио не увидел их будущее на Амфореусе. А, раз Блэйд после недавнего инцидента уже там - пусть он и выполняет. Сомнительно, на его вкус стоило бы прислать кого-то из девочек, к ним здесь были настроены менее антагонистично.
Но Блэйд никогда не спорит с Элио.
Стелла никогда не смотрела на него так - в той, прежней жизни. Она даже привыкла к ощущению пусть немного холодной, но всё же безопасности рядом с ним, хотя не так уж часто они выполняли миссии вдвоём. Боится. Он для неё чужой. А ведь они даже не попрощались тогда нормально... так вышло. Блэйд подавляет вздох и спокойно смотрит ей в глаза:
- Если бы я был таким, как ты себе представляешь, девочка, вся команда Охотников за Стелларонами давно развалилась бы.
Если бы он постоянно терял над собой контроль и совсем не умел бы владеть собой, то либо умертвил бы остальных, либо Кафка уничтожила бы его рассудок, полностью превратив в марионетку без воли и самостоятельности. Это означало бы, что он бы даже пальцем двинуть не сумел бы без её приказа. Его тело бессмертно, но не мозг. Она очищала его мысли временно, и он постепенно восстанавливался, но могла бы и уничтожить.
Сделать так, что он больше не вернётся.
- Если тебя это успокоит - я много раз проигрывал Дань Хэну. Теперь, когда он пробудил истинную силу, и среди всего остального экипажа Звёздного Экспресса, я не представляю угрозы.
Блэйд не просил и не убеждал ему поверить. Он просто констатировал факт.