Ритм стучит в висках, ровно и навязчиво, словно пульс под перекошенной татуировкой. В крови гуляет адреналин, а на языке - привкус чего-то острого, тревожного, того, что не заглушить даже алкоголем. Предвкушение. Джесси проводит пальцами по краю тарелки, заставляя её тихо звенеть в тишине пустого зала. Его взгляд скользит по барабанной установке. Сейчас это всего лишь инструмент из металла и пластика, но через час она задышит, заорёт, взорвётся ритмом, который разорвёт тишину в клочья. Море беснующихся фанатов Руэля будет биться в такт каждому его удару.

Джесси живет ради этих гребанных выступлений.

Не ради аплодисментов, не ради признания. Ради лишь одного мгновения, когда мир сужается до размеров барабанной установки. До гула тарелок и глухого удара по малому барабану. В этот момент время перестает существовать. Призрак прошлого наконец-то размыкает руки на его шее, ком боли, гнева и потерь, застрявший в горле отпускает. Будущее с его туманными перспективами и обязательствами перестает пугать. Дышать становится легче.

Джесси замирает в ощущении «здесь и сейчас».

Ритм, вбивающийся в плоть, рев колонок. Вибрация, проходящая от кончиков пальцев до самого затылка, выжигая всё лишнее. В эти минуты он превращается в чистый ритм. Пульс. И нет ничего больше.

Музыка всегда была его спасением. Единственным языком, на котором он мог говорить без слов. Единственным способом заткнуть голоса в голове, тот вечный внутренний диалог, что твердил о потерях, ошибках, о Стиве… Барабаны заглушали всё. Они не оставляли места для мыслей, для боли, для воспоминаний. Только физическое ощущение - удар, отдача, гул.

После Арканиума, с его бесконечными гримуарами, магическими законами и давлением семьи, выбор казался очевидным. А хули нет? Зачем прозябать в душных лабораториях, склонившись над горшками с магическими травами, если можно стать тем, кто задает ритм? Тем, в ком бьется живое, громкое, безразличное ко всему сердце. Да и травы Роуз выращивает теперь не только в научных целях...

Его семья и друзья этого бы не одобрили. Стив наверняка стал бы ненавидеть это дерьмо. Но... Но какая, блять, разница теперь?

Сцена залита призрачным светом софитов, в воздухе висит пыль и легкое напряжение. Музыканты топчутся у аппаратуры, перешептываются. Собрались все, кроме одного. Того, без кого весь этот цирк не имеет смысла. Главного вокалиста, блять, нет.

Из-за кулис доносится голос менеджера:

— Лоран в гребаном туалете застрял. Хуй там свой наяривает, что ли? Джесси, проверь, чего он там засел.

Джесси с глухим раздражением поднимается. Со скрипом отодвигает стул и направляется за кулисы, в полумрак, пропахший пылью и чужим потом. И почему, блять, всегда он? Неужели нельзя было послать Алли, с его извечной добродушной улыбкой, вот кто мастер не ввязываться в конфликты, или кого-то еще из группы. Их имена даже Роуз даже не потрудился запомнить. Зачем? Лишняя информация.

Роуз медленно, почти нехотя, проходит к уборной. Рука сама тянется к ручке, он входит без стука, нарушая хрупкую границу чужого пространства. И вот он - Лоран. Замерший у раковины, с поникшими плечами. Вид... просто пиздец какой паршивый. Корсет съехал набок, обнажая бледную кожу, волосы прилипли ко лбу и вискам. И... блять, это по-своему красиво. Эта хрупкость, это надлом, словно разбитая ваза, которую кто-то собрал, но забыл склеить.

На пару мгновений Джесси замирает, оценивая картину. Взгляд скользит по линиям тела, задерживается на изгибе шеи. Ему нравится. Нравится это странное сочетание уязвимости и силы. Но затем в сознании всплывает мысль. Трезвая, холодная. Возможно, их ебучий вокалист и правда не в порядке. Плечи напряжены, пальцы дрожат.

Вот только какое ему нахуй дело?

Он не нянька Руэля. Не психолог и не друг. Задача Роуза - выйти на сцену и выдать свою порцию ритма.

Лоран лишь раздражённо отмахивается. Джесси, сжав в кармане кулаки, лишь цинично пожимает плечами. Пусть будет по-твоему, придурок. Прислонившись к дверному косяку, он всё-таки дожидается, пока вокалист приведёт себя в порядок. А после… после они оба выходят на сцену.

И вот она — сцена. На этот раз - впечатляющая, ослепляющая прожекторами, пропитанная гулом стен голосов. От этого зрелища перехватывает дыхание. Всего второй полноценный концерт в жизни, а сердце выскакивает из груди, как в самый первый раз. Когда-то о таком Роуз мог только тайно мечтать.

И главное… Он снова ловит себя на том, что вглядывается в первые ряды, выискивая в толпе силуэт того, кого больше нет. В такие мгновения так и подмывает дать себе пощёчину.  Резко, до хруста костей.

Принятие? Хуй там плавал. Это дерьмо не проходит. Оно лишь прячется глубже, забивая острый нож на месте того, где раньше находилось сердце.

Выступление пролетает как одно мгновение. Шесть песен. Чистый, оглушающий ритм, в котором можно утонуть. И вот финал — Лоран выходит на центр сцены, чтобы представить группу. И снова, сука, лажает. Его губы выдыхают не Джесси, а это ебучее, прилипшее как смола — Джессимина.

К чёрту все эти разговоры! Они же уже обсуждали это, глядя друг другу в глаза. Но Лоран снова и снова тычет в него женскими именами, будто проверяя на прочность. Это не ошибка — это дерзкий, нарочитый пиздец. Такими дешёвыми трюками он будто пытается привлечь внимание, дёргая за невидимые нити, чтобы вызвать хоть какую-то реакцию.

И самое пиздатое? У него получается.

Привлекает ли его Лоран? Отнюдь. Но тело у их главного вокалиста... черт возьми, действительно потрясающее. Джесси невольно задерживает взгляд на гибком силуэте, проступающем под мокрой от пота корсете. Красиво. Дьявольски красиво. Так бы и прижал к стене, впился зубами в эту упругую шею, чувствуя, как тот вздрагивает...

— Заебал. Ты так внимание пытаешься привлечь, да? — Джесси прищуривается. Взгляд снова, медленно и оценивающе, скользит по фигуре Лорана, от узких бедер до смуглой линии ключиц. Откровенно говоря, тот выглядел чертовски хорошо. Шальные мысли лезут в голову, навязчивые и грязные... И эта едкая злость на самого себя за эту слабость странным образом смешивается с возбуждением.

Лоран будто ждал этого — не только ответа, но и выпада. Он делает шаг назад, привычно дистанцируясь, и на его лице мелькает что-то вроде разочарования. Ну да, тут, за кулисами, под прицелом чужих взглядов, им никогда не поговорить спокойно.
Поэтому Джесси, резко двинувшись вперёд, хватает вокалиста за локоть. Не больно, но так, чтобы не было смысла сопротивляться,  и буквально втягивает его в ближайшую уборную. На этот раз — отдельную, для персонала, ту самую, где пахнет краской и одиночеством, а не общим потом.

— Думаю, нам надо поговорить, — голос Роуза теперь спокойнее, но в нём слышится сталь. Парень прислоняется к раковине, изучая Лорана. — И скажи... с тобой точно всё нормально? — фраза могла бы прозвучать как издёвка, но в гулкой тишине этой каморки Джесси позволяет себе чуть больше. Он спрашивает почти искренне, почти по-человечески.

Не дожидаясь ответа, достаёт из кармана помятую пачку сигарет, встряхивает её, и одна выскальзывает наружу.

— Будешь? — его взгляд тёмный, непроницаемый, но в уголках губ играет тень чего-то, что могло бы сойти за понимание.