Иногда язык тела может сказать куда больше, чем слова, ещё не успевшие сорваться с языка.
И то, как вздрагивает Катарина, то, как поднимает взгляд, в котором плещется тревога, а потом просит присесть, оглядываясь по сторонам, будто ожидая шпионов за каждым вторым кустом, говорит лучше неё самой: королева знает.
"Что-то знает", поправляет он себя, буквально заставляя не обращать внимания на холодом растекающееся по внутренностям подозрение. Не подпуская его в чуть замедленный кивок, размеренный шаг и, самое главное, в мысли. Пожалуй, тот редкий случай, когда Юстиниан был полностью согласен с отцом и его принципиальной, такой по иронии приддовской позицией не давать волю эмоциям, всегда взвешивая на весах расчета каждое дальнейшее действие. Правда, даже у железного Вальтера Придда было слабое место, а секрет появления на свет Габриэлы до сих пор считался в их семье почти что позорным, хотя сам Джастин никогда так не думал. И тем не менее...
— Подобное можно сказать о половине семей старой знати, Ваше Величество. — Подбирает он слова осторожно, почти филигранно. Вальтер бы гордился, если бы не предмет разговора. — И тем не менее далеко не каждый из тех, кто мог и делал, остался с незапятнанной репутацией.
Они встречаются взглядами, и Джастину вновь кажется, что это никакая не Оллария, а там, за деревьями, залитая солнцем и тонким ароматом цветущих лавандовых полей южная Эпинэ. Оба белокожие до бледности, они избегали жалящихлучей, самые жаркие часы проводя вот в таких же тенистых аллеях, у кромки водоемов или в беседках, увитых изумрудными лозами винограда, что не годились на вина из-за своей сладости, но прекрасно служили десертом за обеденным столом. Или просто баловством, когда он вытягивался во весь рост (уже приличный), срывая самую дальнюю, но и самую спелую гроздь, протягивая её девочке, что смотрела на него своими большими, чистыми глазами.
Точно такими же, как сейчас.
— Графиня Ариго была весьма осторожна. — После недолгой заминки он все же отводит взгляд, отгоняя уже никому ненужные воспоминания. О возможности породниться с Ариго уже напрямую в их семье речи никогда не шло. Наоборот, отец, казалось, был не слишком доволен даже браком Габриэлы, называя всех Борнов, собственных вассалов в прошлом, с "порченной" кровью, безумными. — Однако я уверен, что прав в своих выводах. Как бы мне не было жаль это говорить, Ваше Величество.
От её горькой, больной, однако такой настоящей улыбки хочется — краткое мгновение слабости — всё отрицать, сослаться на глупую шутку, прикинуться дураком, который ничего не понимает, а лишь повторяет чужие слова. Чужой навет.
Но мгновение проходит, а упорство и острая необходимость восстановить справедливость остаётся. И хотя на самой казни Карла Борна Юстиниан не присутствовал, ему рассказывали, как достойно себя вел муж сестры, целиком и полностью взяв вину на себя. Такой человек никогда бы не поднял восстание против законной власти по собственной воле — в этом он уверен был и раньше, однако понять, что именно послужило причиной такого глупого поступка, не мог.
До недавнего времени, пока ему в руки не попали письма Каролины Ариго.
Катарина садится на резную скамейку, но так резко, будто отшатывается от него в отвращении. И Джастину не остаётся ничего иного, кроме как не пытаться ухватиться за эту руку, но последовать за ней. Сидеть не хотелось, но возвышаться над королевой он не имел никакого права.
— Многие, да. — Он чуть склоняет голову, будто бы соглашаясь, но сам вспоминает другое: как оцепили Борн королевские гвардейцы, подавляя едва успевшее начаться, безнадежное восстание. Как кричала сестра, когда ее силой забирали в Васспард, проклиная Савиньяков, Олларов, Алву и даже собственного отца. А потом Карла казнили, и ещё одна тайна оказалась скрытой среди тихих прудов Альт-Вельдер. — Но пострадало куда больше людей, чем вы знаете. Вы ведь помните прошлого графа Борна? Думаете, он действительно готов был пожертвовать всем: жизнью, семьёй, женой, которую любил до беспамятства, будущим ради того, чтобы свергнуть Олларов, которые ему ничего плохого не сделали? Вы правда так думаете, Катарина, даже после того, как лично с ним говорили когда-то? Считаете, что помилование одних исправило смерть других?
Это кажется неправильным. Все кажется неправильным. Интересно, а нелепую смерть маршала Савиньяка тоже можно загладить применением родов? Но согласны ли с этим его вдова и сыновья?
Красивая чернокрылая бабочка садится на металлический край скамейки, лениво взмахивая резными крыльями так, будто готовясь в любой момент, как только почувствует опасность, взлететь. Но сейчас эту трусость Джастин не готов простить даже ей, этой красивой бабочке.
На нервные, порывистые и явно неосознанные касания браслета граф Васспард лишь отворачивается.
— Запутанно... Вот как.
Юстиниан вторит эхом, сжимая в руке чистый белый платок с вышитыми шелковыми нитями инициалами, который только что достал из кармана. В платке помятый, но вполне узнаваемый металлический шарик с едва заметным засохшим пятном крови. То, что Габриэла в порыве то ли ненависти, то ли безумия прихватила с собой из Борна на память.
— Позвольте я расскажу, как мне это видится, Ваше Величество. — Под тонким слоем ткани округлые формы картечи прощупываются вполне явственно. — Графиня Каролина Ариго, ваша мать, прекрасно знала, что ее единственная дочь не является приоритетной в списке невест Фердинанда Оллара. Именно поэтому она подстроила смерть Магдалы... Кажется, незадолго до смертельной "лихорадки" один из ваших братьев как раз приезжал в Эпинэ. — Джастин и сам понимает, что теперь его голос, пусть и не повышался ни на октаву, все равно звучит резко и неприятно. — Однако оставалась ещё Ирэна Придд, которая более чем всех устраивала. И тогда графиня Ариго подговорила Карла Борна поднять восстание, обещав военную помощь Дриксен. К тому же, зная амбиции своей сестры, могу лишь догадывать, что Габриэла с радостью поддержала идею вашей матери, ведь реставрация Раканов неизбежно бы возвысила всех его участников. Но восстание провалилось, Борны были дискредитированы, равно как и Придды. Не говоря уже о том, что родную сестру сумасшедшей никто не стал бы сажать на трон. Зато теперь дорога для единственной дочери графини Ариго была окончательно расчищена. Хорошая версия?
Джастин, наконец, останавливается, выдыхает и поднимает взгляд на королеву. Он не хотел ее обвинять, но почему прозвучало так, будто приговор уже подписан?
— Вы и не потеряете, если скажете, что не знали об этом. Даже если догадывались... Это не важно! — Остатки самообладания или просто здравый смысл оставляют его, кажется, в этот самый момент, потому что свободной рукой он находит тонкую кисть Катарины, сжимая ее в своей. — Скажите, просто скажите, Ваше Величество. И я вам поверю.
