— the three musketeers —

прототип: Alexandra Dowling, но в целом берите Анну из любой "мушкетерской" экранизации, от Алисы Фрейндлих до Вики Крипс;

ana de austria [анна австрийская]
Испанская инфанта и эрцгерцогиня Австрийская из дома Габсбургов, королева Франции, супруга короля Луи XIII, впоследствии - регент при короле Луи XIV, политическая противница кардинала Ришелье

Эти долгие годы и своды правил,
Королева царствует, но не правит,
Королева сходит с ума медленно,
Незаметно.

Я стою позади вас, моя королева - и щебечу о том, какие украшения подойдут к тому платью, что вы наденете этой ночью на бал.
Я вижу глубоко запрятанную печаль в ваших глазах, которую вы так мастерски скрываете в свете под улыбкой и истинно королевской учтивостью.

Я делюсь с ваши всеми самыми свежими слухами о том, что происходит в Париже - знаю, вы хотите услышать, чем живут ваши подданные. Я передаю вам то, о чём судачат сейчас при дворе.
Я порой задаюсь вопросом - каково вам было оказаться в чужой стране, которую отныне вам должно было принять как свою? Каково вам, когда сердце разрывается между родной Испанией и ставшей - уже - дорогой сердцу Францией?

Я слышу, как вы говорите о царственном супруге: "Я люблю его - по-своему - но..."
И знаю, сколько ваш голос таит этих недосказанных "но".
Но - Его Величество никогда не понимает вас до конца.
Но - он слишком полагается на тех, кто не желает добра ни вам, ни ему, ни, возможно, кому-либо, кроме самих себя.
Но - он не видит, как много вы на самом деле делаете.
Но - между вами стоит много боли от непониманий, ссор и памяти о нерождённых детях.
Я знаю, каково это - быть несчастной в браке, даже если по-своему привязана к мужу и не желаешь ему ничего дурного.

Я передаю вам - и от вас - письма, которые не должен увидеть никто, кроме тех, кому они предназначены.
Я вижу, как светятся ваши глаза при упоминании герцога Бэкингемского, и это напоминает мне то, что есть у нас с Шарлем - пусть тайное, пусть сложное, но - счастье.

Я вижу слёзы отчаяния в ваших глазах, когда Его Величество велит вам надеть подвески на свадьбу Герцога Орлеанского.

Я стою на несколько шагов позади вас, как велит протокол, но знайте - я всегда рядом с вами, моя королева.

---

дополнительно:
Я ищу дорогую подругу и partner in crime по всяким придворным хитростям и заговорам, каст - ищет нашу прекрасную королеву для всех хитросплетений сюжета, заговоров, интриг и расследований.
В сюжете мы мешаем книги, различные экранизации (в основном недавнюю французскую) и историческую подоплёку, так что для этой роли крайне желательна готовность читать (на уровне пары глаз Дюма и статей на Я.Дзене/Medium/Вики), смотреть (ту самую французскую экранизацию и серию-другую ВВСшного сериала), слушать (а мы в свою очередь обещаем показать-рассказать-объяснить, если что непонятно), и обсуждать идеи с остальным кастом, чтобы мы не ломали друг другу сюжет.
И ещё очень большая просьба - помнить, что Анна всё-таки королева и понимает политические последствия слов и действий - и едва ли, например, сбежит с тем же Бэкингемом, оставив позади корону и сына-наследника, а также если не любить, то, по крайней мере, уважать мужа-короля.

пример игры

Сколько дней прошло уже с тех пор, как Констанция, волею злого рока, оказалась "гостьей" - а по правде, пленницей - графа де Рошфора? Возможно, то была неделя или больше - она, пожалуй, и сама не смогла бы того сказать с уверенностью: столь однообразными в своей серости были все дни, проведенные в стенах Сен-Пуанта, что слились для неё в подобие тягучего марева.

Обращались с ней здесь довольно учтиво, однако не давая ей, впрочем, ни на миг забыть о том, насколько шатко её положение здесь - как и о том, что она останется здесь "в гостях" до тех пор, пока граф не решит иного; за каждым её шагом неотступно следили слуги, под окнами её комнаты, слишком узкими, чтобы могла бы даже возникнуть мысль протиснуться через них, денно и нощно ходила стража, да и сама скромно обставленная комната обыкновенно была под замком, кроме часов, когда её приглашали отобедать или отужинать с хозяином имения либо на прогулку в саду - снова же, разумеется, под надзором, и обыкновенно в компании графа - остальное же время она коротала в своей комнате, взаперти, в одиночестве.

Когда дверь отворилась, Констанция, стоявшая у окна, обернулась, ожидая увидеть кого-то из слуг либо, возможно, самого графа - и не смогла сдержать удивления, встретившись взглядом с незнакомой - или, по меньшей мере, не виденной здесь до того женщиной, вероятно, одних с нею лет, в тёмном бархатном платье.

- О, ваше вторжение будет как нельзя кстати, мадам, - после недолгого замешательства отвечает она - и говорит в некотором смысле вполне искренне, - Признаться, граф, при всей своей любезности, редко удостаивает меня своей компанией, и я почти всё время коротаю тут одна.

Она провожает взглядом незнакомку, когда та подходит к окну; взгляд скользит по её одежде, причёске, лицу. 

- На нашем с вами веку, боюсь, не проходит и дня, когда не решалась бы судьба Франции, - задумчиво отозвалась она, подходя к другому окну - глядя, впрочем, не столь сквозь него, сколько на свою собеседницу. И правда - война, несколько восстаний, недавнее покушение на Его Величество на свадьбе герцога Орлеанского - мало ли испытаний преподнесла судьба стране и её жителям? - Однако, боюсь, новости последних дней не доходили до меня - возможно, вы могли бы поделиться ими со мной?

Особенно если, действительно, она, как и говорит, осведомлена о некоторых вещах. Вспоминается, как д'Артаньян упоминал однажды, что видел де Рошфора в первую их встречу в обществе некой дамы - может ли женщина, что стоит перед ней сейчас, быть той самой? И если да - то в сговоре ли она с Рошфором, или же преследует иные цели?

- Рада знакомству, мадам Кларик, - Констанция улыбается и подходит чуть ближе, - Моё имя, полагаю, вы уже знаете, но было бы неучтиво не представиться, - добавляет она, учтиво склоняя голову, - Констанция Бонасье.

Держится Констанция, несмотря на внутреннее напряжение, со спокойной учтивостью, не скрывая, впрочем, своего интереса - но разве не свойственен интерес любому новому знакомству, тем более после долгих дней, проведенных в одиночестве, когда любая компания может показаться глотком свежего воздуха?

- Не сочтите за неучтивость, но позвольте спросить: судя по вашему имени - вы, верно, англичанка?

На последний же вопрос она опускает глаза, проводя пальцем по обручальному кольцу на руке.

- Вы не ошиблись, мадам - я действительно замужем, - пусть и брак для неё стал пленом не меньшим, чем плен нынешний, - И мужа моего не была в Париже, когда я... оказалась гостьей графа. Могу только представить, что он мог пережить и подумать, когда, вернувшись, не застал меня дома.

Бонасье, к счастью, едва ли мог уже вернуться в Париж - так что любая весточка, если дойдёт до её дома, окажется у Шарля, который, она уверена, обыскал уже весь Париж - и, вероятно, за его пределами - в поисках её.

ana de austria

the three musketeers

— gleams of aeterna —

прототип: louis hofmann или любой свой вариант
justin prydd [джастин придд]
наша с Алвой потерянная где-то совесть

От Катари:
Романтичный, ясноглазый Джастин. "Потерянный мальчик" с холодным домом за спиной — совсем как Катарина, только она давно научилась выживать среди придворных интриг, а он — нет.
Разница между ними всего два года. Только она уже правила закулисными играми, а он все еще верил, что можно остаться чистым. Возможно, поэтому между ними возникло это странное подобие дружбы — не роман, (скорее всего) (закатные твари слишком любят жестокие шутки, а уж легенду о той самой картине Катарина сочинила исключительно для очернения Алвы в глазах Дика). Но что-то хрупкое, почти доверие.
И вот вопрос: что же оборвало эту тонкую нить?
Может, он узнал не ту тайну, за которую платят жизнью? Или Катарина использовала его, как использовала многих? А может, он сам, запутавшись в чужих интригах, сделал роковой шаг?
Мы с Алвой предлагаем два варианта.

Первый: Джастин слишком близко подошел к Катарине, и она, его впутала в свою очередную многоходовку. Возможно, он должен был устранить кого-то, но что-то пошло не так — вмешался Штанцлер, Алва попытался спасти ситуацию, но… не вышло.
Второй: А что, если он с самого начала был оруженосцем Алвы? И в какой-то момент случайно (или не совсем) узнал слишком много. Компромата на нас с избытком — вот только рассказать ему правду было нельзя. И он, не понимая всей игры, попытался исправить ситуацию. И испортил все окончательно.

Или, может, у вас есть своя версия?

От Рокэ:
Граф, вы один из немногих людей в королевстве, о чьей смерти я действительно скорбел. Да, вы были человеком эмоциональным, но это нормально для вашего возраста. Это нормально для того, кто вырос в окружении бесчувственности и жестокости. Вы хотели быть живым. Но даже не ценили собственной жизни.
Вы пытались покончить с собой и я остановил вас. Потому что искренне убеждён, что самоубийство - это самый жалкий и трусливый из побегов. А вы, граф, ни то, ни другое. Я видел ваш талант, видел, каким славным героем вы могли бы стать. Такие люди нужны Талигу. Таки люди нужны мне, чтобы спасти наше государство от волков за воротами, жаждущих живой плоти.

Но...
Мне не легко далось известие о вашей ужасной гибели. Только, что если вы не умерли?..
Что если стрелявший в вас промахнулся. Ошибся или осёкся, случайно или умышленно - но выстрел не убил вас, хоть на то и было сильно похоже. Что если вы выжили, упали в ручей, который выбросил вас далеко за пределами дома, где вы оказались в руках неравнодушных людей. Или, возможно, вполне знающих кто вы и решивших этим воспользоваться, обнаружив, что стук вашего сердца слаб, но ещё не прекратился. Вы потеряли память и на сцену нашей «шекспировской трагедии» вернётесь не сразу (или вернётесь не собой). Но какой же большой взрыв ожидает Королевство, когда это случится!..

---

дополнительно:
стучитесь в гостевую, или сразу в лс, любому из нас

пример игры от Катари

Холод зимнего сада впивается в лицо острыми иглами едва они переступают порог. Легкий шелк бального платья, ничуть не защищающий от пронизывающей сырости, заставляет ее непроизвольно сжиматься, даже несмотря на плащ.
Ее наряд был рассчитан на путешествие в добротной королевской карете, обитой бархатом, а не на прогулки по ледяному царству, где гуляют сквозняки.
Королева едва подавляет дрожь, чувствуя, как по коже бегут мурашки и обводит взглядом застывшее великолепие – хризантемы, превращенные морозом в полупрозрачные скульптуры, стеклянные стены и потолок, расписанные причудливыми, нечеловечески совершенными узорами инея. Красиво. Мертво. 

Катари поворачивается к Алва, пряча руки в складках плаща, пытаясь придать лицу выражение спокойной усталости, хотя губы бледнеют от холода. 

— Соберано, — лишь легкая хрипотца выдает напряжение в горле. — не находите ли вы, что ваш выбор танца… был несколько… — Она делает крошечную паузу, подбирая слово. — Слишком "в лоб", если вспомнить ваши собственные планы? Вы устроили целое представление.

В ее тоне нет открытого вызова, только вежливость, под которой сквозит та самая обида, о которой Алва, наверное, и не догадывается. Он держал ее так близко. Слишком близко. Его рука на талии, запах полыни от его одежды, тепло его ладони – все это смешивается в голове в тревожный, непонятный клубок. Она королева и обязана играть роль, но под тонким слоем бравады копошится жалкий, унизительный страх неопытности. Его намек на "южную сладость" теперь кажется не дразнящей перспективой, а пугающей пропастью. 

Всплывают смутные, далекие воспоминания об Эпине. Любящие кузены, конечно, часто оказывались рядом, но они в силу возраста были поглощены своими делами, обучением, тренировками, девушками куда старше нее. Для них она была вечной девчонкой, с которой возятся из родственных чувств. Никаких тайных свиданий в саду, никаких украденных поцелуев за конюшнями. Ее юность прошла в тени интриг и подозрений о происхождении, а не в сладких глупостях. Ее "практика" ограничилась робкими фантазиями, почерпнутыми из запрещенных матерью романов, да редкими, ничего не значащими прикосновениями рук кавалеров на официальных приемах в родительском доме. 

А теперь перед ней стоит этот самоуверенный, циничный маршал, чьи любовные похождения, кажется, могли бы заполнить библиотеку. 

Мысль о возможном поцелуе здесь, среди ледяных цветов, вызывает новую волну панической неловкости. Как целоваться, когда зубы стучат, а пальцы коченеют? Это будет не страсть, а фарс.

Она точно выбрала не самое удачное место для свидания. Если кто-то из гостей заглянет под заиндевевшие стеклянные своды, они увидят жалкую картину: маршал Талига и дрожащая королева в своей накидке и бальном наряде посреди ледяной пустыни. Что они подумают? Что Алва издевается? Выставляет ее дурочкой? Или того хуже – пользуется ее неопытностью и страхом, заманив в холодную западню? 

— Все решат, что вам доставляет удовольствие пытать меня холодом, пользуясь своей властью. — она еле сдерживает нервозный смешок. — Простите. Я думала, что у графа хватит ума хотя бы заделать здесь щели...

Признание в недальновидности дается тяжело. Кажется, весь этот проклятый бал – череда ее ошибок: нелепое платье, невовремя снятый плащ, теперь этот дурацкий сад. Ее не учили выбирать места для тайных свиданий. Мать твердила о скромности и благочестии, а не о том, как не замерзнуть насмерть во время интриги.

пример игры от Рокэ

Маршал ухмыльнулся.
Руки спокойно лежат на подлокотниках кресла и синие перстни, украшающие длинные красивые пальцы, переливаются в тусклом освещение будуара, мерцая подобно звёздам. По его бледному лицу, отличавшему его от сородичей южан, мелькнула ироничная тень. Он медленно моргнул, пока Королева говорила, и на пару мгновений переместил взгляд немного в сторону.
За пределами замка бушевала, распаляясь, зима.

Его Королева молода, прекрасна и немного наивна. Она красива, не глупа и запальчива. Вспыхнула как пламя и съежилась холодом, как вьюга, скребущаяся в её окно. Что уж поделать, такой возраст: открывшиеся возможности, пришедшие под руку с чередой опасностей; мечты, бьющие в глаза манящей яркостью, скрывая в отблесках таящиеся трудности и беды; и это безумное, неуёмное желание скорее всё успеть. Одним словом юность.
В её годы маркиз Алвасете, обученный отцом искусству ядов, достигший блестящих высот в Лаике, уже служил оруженосцем у генерала Фок Варзов в чине теньента. Каждый день в тогдашней жизни был неизмеримо важен, каждый казался окном к полному приключений будущему. Тот Рокэ Алва мечтал о военных свершениях, вдохновлённый примером отца и своих предков. Поклявшийся служить и быть достойным памяти Карлоса и погибших братьев.
Прожить жизнь за них...
Теперь же эта жизнь уже махнула на одиннадцать лет вперёд, за которые изменилось примерно всё. И первым в этом списке был сам  Маршал Талига.

Может, стоит вспомнить того себя?..
Да, нарисовать в своей голове на пару мгновений, мысленно закатить глаза над самим собой и снова взглянуть на свою Королеву - такую же юную, как тот Рокэ, такую же решительную и старающуюся жить изо всех сил.

И напуганную.

Рокэ подождал, пока Катарина договорит. Нехорошо перебивать Её Величество.
Этим вечером их беседа вышла на разных языках. Может быть, это и лучше. А может и хуже. Но как бы то ни было, он дал слово, и не собирался его нарушать.

Рокэ встаёт с насиженного места следом, но медленно, как будто нехотя. Однако, поднявшись, тут же выпрямляется: военная выправка, кэнналийская гордость и самоуверенность всех Алва легко читаются в раскинутых плечах и каждом малейшем движении.

- Как будет угодно Вашему Величество, - согласно отвечает Ворон, приклоняя голову.

Голос его звучит спокойно и мягко, совершенно не отвечая напряжённой сдержанности юной Королевы.
Он делает шаг в сторону, будто бы собираясь уходить, но тут же останавливается, замирая, как человек, который вспомнил о чём-то важном.

- Позвольте только одно, напоследок...

Алва подходит к Королеве совсем близко. Длинные иссиня-чёрные волосы свисают вдоль бледных щёк, а глядящие на Её Величество синие глаза горят как два сапфира. За этот взгляд Ворона считали демоном. Синие глаза Смерти - его унаследовали все потомки Октавии Алва, сделавшейся Святой Октавией Оллар. И хоть кровь её разбавлялась, «сапфировая нить» тянулась сквозь поколения уже четыреста лет. Когда-то Долорес Алва говорила, что среди всех её детей только Рокэ и Кассандра напоминали свою великую прародительницу. И если Кассандра походила на неё общим видом и тем, что была женщиной, Рокэ сделался мужской версией древней Королевы.
В такой близи взгляд его казался почти нечеловеческим, хоть Алва и не прилагал к этому никаких усилий. Что бы не приписывали Кэнналийскому Ворону, он не спорил, ведь Смерть действительно всегда была к нему слишком близко.

- Вы правы, Ваше Величество, - голос его зазвучал тяжелее и серьёзнее, - всё, что нас окружает, это война. И не у всякого есть силы принять, что, раз вступив в неё, уже невозможно выбраться. Битвы на полях сражений начинаются и заканчиваются, но в умах людей они не перестают никогда. Ваши сражения будут именно такими. Сегодня я многое наговорил моей Королеве, - его глаза блеснули усмешкой, - но вот что запомните твёрдо: выбирайте союзников тщательно, так, как если бы от каждого принятого решения зависело, в какую сторону качнётся чаша весов чьей-то невинной жизни. И не спешите привлекать к себе тех, кто легко падает к Вашим ногам. Так же быстро они падут от чужой шпаги. Или чужого слова. И ещё...

Рокэ снял с пояса кинжал, длиной с локоть, и вынул из чехла. Плоское четырёхгранное лезвие блеснуло переливом в свете огней, перебегающим на раскинутую в две стороны гарду, прямиком к тёмному сапфиру в навершии - такому же, как глаза его владельца.

- Это дага, - пояснил Ворон, глядя на Её Величество с серьёзностью учителя, - клинок для левой руки. Предназначается для отведения удара, а при грамотной атаке даже для обезоруживания противника. Вы можете использовать его для защиты.

Не спрашивая разрешения, Алва взял Королеву за правую руку и вложил в неё огромный нож. Ещё один шаг, и он встаёт совсем близко, чуть позади, со спины, поднимает её руку и направляет вперёд, показывая верную траекторию удара.

- Держите крепко, вот так, - он положил свою ладонь поверх её, аккуратно прижимая к рукояти. - Не сомневайтесь в ударе. Но помните: иногда хватит одного намёка.

Не отпуская Королеву, Рокэ снова встал к ней лицом, но на этот раз поднял её руку вверх и направил на себя самого. Лезвие клинка легло к его оголённой шее, под левую скулу.

Его прикосновения твёрдые, уверенные, но не грубые. Он снова заглядывает в самую глубь хрустальных глаз, смотрит спокойно, прямо и смело. Словно был в любую минуту год в тому, что Катарина надавит на клинок и вспорит ему артерии.

- Я бы мог выразить надежду, что Вам не придётся его использовать, Ваше Величество, - произнёс он, не моргая, - но это было бы ложью. Слишком многое я повидал на этой войне. Но я обещаю Вам: вы не повторите судьбу предыдущей королевы. Я никогда не отрекаюсь от своих слов и не отступаю от намерений. Я сделаю всё, чтобы защитить Вас. Чего бы мне это ни стоило. В остальном да будет воля Вашего Величества.

С этими словами он отнял от себя её руку  и, поднеся к губам, поцеловал сжимавшие клинок пальцы. После чего отступил и направился к дверям.
Дойдя, Ворон обернулся и на тонких губах вновь заиграла мягкая и самоуверенная улыбка.

- Будем считать, что этот клинок - мой первый подарок Вашему Величеству как Вашего верного фаворита. Пускай он и больше практичный, чем красивый. Желаю доброй и спокойной ночи моей Королеве.

Потомок Рамиро Предателя, враг всех Людей Чести, учтиво поклонился Королеве Олларии и покинул её будуар, затворяя за собой дверь.

justin prydd

gleams of aeterna

— jujutsu kaisen —


прототип: original;
fushiguro megumi [фушигуро мегуми]
крайне талантливый щенок, который никогда не встанет на колени

Только посмотри на себя. Так спокоен и собран, вытянут, словно металлическая струна, смертоносная и опасная. Весь из себя герой. На тебя могут положиться товарищи. Ты вечно стараешься ради блага других. И самоубийственно рвешься вперёд, побеждая проклятия одно за другим. Ты талант, неограненный алмаз. Но все еще до ужаса смертный, хрупкий человек, хоть и кажешься тем, кто вот-вот выйдет за пределы всех возможностей. Поразительная стойкость, жесткий непримиримый характер. И гляньте! Не лишенный даже эмоций и теплых чувств по отношению к так называемым друзьям. Ты будешь бороться за них до самого конца, не так ли?
Ну а я? Все это знают. Я чудовище. Монстр. Тварь, которой нет места на этой земле. Для меня любой — игрушка, всего лишь ступенька, очередная голова, на которую надо шагнуть. У меня нет принципов. Я упиваюсь болью, которую причиняю. Я точно сделаю тебе и всем, кто вокруг тебя, больно. Ни в коем случае нельзя верить столь жестокому существу, как я.
Но может быть, однажды ты и во мне попробуешь увидеть человека? А я...
Я продолжу рушить твои надежды. Я вытающу из тебя всех твоих демонов. Я вижу их, мельтешащих на подкорке, в глубине темных глаз. Я готов сделать все, только бы ты выпустил их наружу. Сможешь ли ты меня остановить?

---

дополнительно:
Моя римская империя, разрушающаяся раз за разом, а потом строящаяся заново. Как вы понимаете, я готов жрать стекло: долго, мучительно и упорно. Эти двое — не милые котики. В них обоих внутри — дикость, хоть и разных полярностей. Нужны ли они друг другу, чтобы быть полноценными? Нет. Но и остановиться на пол пути им не светит.
Можно писать в гостевой или лс, а там и тгшечкой поделюсь. Сначала очень хочу пообщаться, потому что будет очень грустно, если мы не совпадем по восприятию динамики.
P.S. а еще я ооочень сильно люблю модерн ау, так что буду рад, если вам тоже заходит

пример игры

Песок был его близким другом. Единственным, если быть точным. Хотя остается вопросом, можно ли вообще назвать дружескими отношениями столь странный способ взаимодействия. Они оба были довольно молчаливыми собеседниками, но за долгие годы между ними сложилось в некотором смысле взаимопонимание. Когда они находились вместе, могли на некоторое время быть самими собой, без шелухи и грохота, который частенько оставляли позади. Спустя столько лет сражений они, можно сказать, словно старые супруги, «притерлись». Им стало друг с другом почти спокойно. Пустыня и ее песок принимали Сукуну именно таким, какой он есть. Жестоким, неуравновешенным, злым, неугодным, непонятым. Но без напускной величественности, без перегруза эмоций и угроз. Без показательной невероятной силы. Без груза прожитых лет. Без долгих поисков, то и дело оказывающихся абсолютно ненужными, бесплотными. Только он и стихия. И оба сметают все на своем пути.

О прошлом он старался не думать. Вспоминать минуты, часы, годы слабости? Нет, увольте, он отрицал их существование. Отказывал даже своим мыслям в тех воспоминаниях. Но тут, на поле боя, когда кроме пепла ничего не осталось, этот серый песок будто вынуждает его вспоминать.

Там, где начался его путь, сила значила буквально все. Один маленький проступок — и ты труп. Так случалось со слабыми. Но когда у тебя есть сила, с тобой считаются, тебе позволено то, что не позволено другим. На это у них были свои причины. Держись!
Руками за край земли...
Держись из последних сил,
Из грязи, как хочешь, ползи.
Из грязи, как хочешь, ползи!Песок и буря не щадят никого, никого не спрашивают о самочувствии. Они забирают у тебя все, если ты не выстоишь и не дашь им отпора. Их племя училось тому, что видело, а видело оно боль и страх, порожденные суровой непогодой. Поэтому Сукуна быстро понял, что полагаться на кого-то кроме себя смертельно опасно. Стоило на секунду расслабиться, отдать бразды правления в чужие руки и можно прощаться: с личностью, свободой, правом на существование. Право на жизнь он вырывал себе зубами, словно куски окровавленной плоти из еще живого зверя. Шаг за шагом он двигался вперед, карабкался на пьедестал, сбрасывая со ступеней всех, кто мог ему помешать. Точно также, как пустыня и другие люди никому не отдавали предпочтений, так и он стал беспощаден к соперникам и друзьям. Уж если природа никогда не задумывалась, убивая слабаков и глупцов, то с чего бы ему становиться чьим-то спасителем?

Он многому научился за все те годы, что пыль и песок изматывали его слабую и неприметную душу. В детстве, или том, что теоретически можно назвать детством просто в силу количества лет, что он успел прожить на этой земле, он не обладал никаким талантом, кроме беззаветной и яростной воли к жизни. Ему не оставалось ничего, кроме как учиться воровать, грабить, убивать. И не попадаться. Кочевые племена не любят преступников. Но уважают силу. И так уж выходит, что почему-то именно преступники, злостные и грубые, недостойные даже называться людьми, становятся у них во главе и начинают охоту на других преступников, чтобы те случайно не заняли их место. Сукуна не осознавал этого до некоторого времени, но интуитивно, наощупь понимал, как устроен мир, в котором он родился. И ему не оставалось ничего другого как создавать видимость подчинения закону. И продолжать, продолжать, продолжать обходить его со всех сторон, стоит кому-то отвернуться. Так он познакомился с коварством и хитростью. Начал видеть людей насквозь. Разучился доверять. Стихия не думает о чувствах других, она проверяет их на прочность, пока те не сломаются. Он собирал трещины, что оставались после его прибытия. Это была его личная коллекция потерь, которым он сам послужил причиной.

Он стремился стать сильным и впитывал, словно воду впитывает грязная тряпица, всякое слово, вылетавшее из мудрецов. Он просил, требовал знаний, часто вырывал их силой. Ему ничего не стоило замучить человека до смерти, чужие страдания стали для него не больше, чем шорох песчинки на ветру. С кем-то он даже был добр, с большинством — свиреп. Он знал, что обычной физической силы, которую он обрел с годами тренировок, совершенно недостаточно, чтобы победить в этой страшной гонке на выживание. Так он познакомился с магией. И там удача обошла его стороной. Никаких талантов, никакой радости открытий. Только злоба, бесконечная, яркая злоба, толкающая делать следующий шаг и не сбиваться с пути. Сукуна ненавидел все вокруг. Мир отвечал ему взаимностью. И тем не менее, ему удалось победить.

Постепенно он действительно добрался до вершины. Магия все же поддалась, сломалась от его неостановимой жестокости. Он заставил ее подчиняться также, как поставил на колени врагов. Силой. Упорством. Злостью. Нельзя сказать, что этот путь был быстр или прост, но, упорствуя в своей цели, он даже не заметил, как оказался там. И хотелось бы сказать, что на этом все и закончилось, он смог почивать на лаврах собственных трудов, но даже среди кочевников, где изменение собственного положения, казалось бы, не редкость, вернуться из князьей обратно в грязь было предельно просто. Ослабить хватку, отпустить челюсть... И вот ты уже мертв. Сукуна прекрасно видел, что каждое его движение под прицелом. И если в красивых дворцах достаточно выставить охрану перед своей комнатой, то здесь от кровавой бойни тебя спасет только другая кровавая бойня. И так он начал войну, в которой планировал потопить всех, кто осмелится выйти против него.

Поле боя — все равно что музыка. Стройные удары барабанов, протяжные стоны труб, истошные плачи флейт. Всего лишь шаг вперед, он тут же отдается вдалеке мучительным всхлипом боли. Он вскидывает руку, и через долю секунды звук замолкает, словно Сукуна — искусный дирижер, движению которого подчиняется каждый солдат-струна на этом выжженном поле. Но здесь нет ни окрестра, ни музыкальных инструментов. Лишь люди. Испуганные, отравленные чужими речами люди, что бросаются друг на друга с остервенелостью диких животных. И Сукуна, способный разорвать любого из них с помощью легкого движения пальцев. Ему не жалко их. Он хочет танцевать, перепрыгивая с тела на тело (что соратников, что врагов, ему нет до этих ярлыков никакого дела), вызывать все новые и новые звуки, показать эту мелодию отчаяния и страха каждому, что находится здесь. Но пока он не может себе такого позволить, потому что, увы, ему все еще нужны эти хрупкие безнадежные создания.

Сукуна способен заменить армию, это правда, но пока он не настолько силен, чтобы сметать с лица земли целые государства. Пока у него есть союзники, с мнением которых приходится считаться. И пока они все еще полезны. Не то чтобы Сукуне и правда было до них хоть какое-то дело, но жизнь научила его идти на некоторые уступки и хитрости. А как известно, если перебить всех во время одной битвы, на следующую никто не пойдет. Поэтому пока Сукуна держал себя в руках. «Беспощаден к врагам, милостив к союзникам» — так про него шепчут в этих широких каменных коридорах, а Сукуна страшно раздражается где-то внутри, пряча мысли за отвратительной белозубой усмешкой. Политика — явно не его любимое занятие. Он вырос там, где уважают силу и ум, а не умение трепать языком и вовремя спрятаться за чужими спинами. Стоит этим самым союзникам сплоховать, он не оставит от них и мокрой лужи. Так называемые друзья считают его своим непобедимым оружием, но они не задумываются даже, что удержать его в узде никому не по силам. Он все еще впереди.

Ему нравилось быть впереди, даже если это значило так много хлопот. Ему нравилось внушать трепет и ужас, видеть, как многие из них дергаются, когда он смотрит на них в упор. Эти жалкие попытки не показаться слабым никогда им не удавались. Неужели было так сложно признать себя букашками и просто отступить? Сказать ему что-то вроде «Сукуна, мы подчиняемся тебе, позволяем тебе делать все, что ты захочешь, только не убивай нас!» и перестать брыкаться? Хотя Сукуна в детстве, конечно, прекрасно понимал их чувства. Он и сам ведь когда-то был… слабым.

Но на самом деле это безумно утомляло. Все эти приспособленцы, плетущие интриги за спиной и начинающие блеять, стоит ему повернуться. Возможно, именно поэтому его прозвали жестоким? Он не задумываясь убивал всех этих пауков, не умеющих выбирать сторону. У Сукуны также можно «ушей», как и глаз, они слышат все и отовсюду. И он прекрасно знает, кто сегодня клянется ему в верности из страха, а завтра, все из-за того же страха спешит его предать. И, честно говоря, он уже ужасно устал от этих дворцовых показательных интриг. Мир всегда говорил с ним посредством крови и боли. И только им Сукуна научился верить.

В крови и боли он потопил многих и не собирается останавливаться. Взять хотя бы вот это поле. Еще несколько часов назад оно было заполнено телами — мертвыми огрызками подобия армии, что осмелилась бросить ему вызов. От этих людей он не оставил ничего, только пепел. Поле горело недовольно и неумело, но Сукуна хотел показать, что будет с теми, кто встанет у него на пути. Запах горелого мяса вперемешку с железом крови не оставлял никакого простора для фантазии. Только боль потери, страх и тяжелые клубы черного дыма.
В народе его, кажется, прозвали Королем демонов? Что ж, Сукуна был рад, что весть о нем и его деяниях разносится за горы и леса. Их клан давно покинул пустыню и ступил на неизведанные земли, но места здесь были почти мирными, а Сукуна стремился принести всюду кусочек бури, что вырастила его самого. Он нес ее за собой, словно тяжелый кровавый плащ, собирающийся со временем из тел, что он оставляет на пути городов и сел. И пусть это поле станет напоминанием. Черным куском бесплодных земель.

Его солдаты давно собрали здесь все трофеи, еще до того, как Сукуна здесь все поджег. А он все не мог уйти, любовался пепелищем, так напоминавшим ему родные просторы. Ему все хотелось прикоснуться, почувствовать песчинки меж пальцев, но пепел похож на песок лишь внешним видом. Песчаной буре он и в подметки не годится. Это поле, некогда богатое и плодородное, теперь отдавалось серой пустотой потери. Те самые звуки, вызывавшие когда-то трепет у Короля демонов, он не услышит еще очень долго. Пока ему остались лишь крики ужаса. И металлический привкус крови в воздухе.

Тишину ночи нарушили крики. Сукуна думал, что уже все вернулись в лагерь, поэтому нарушение своего уединения он воспринял как личное оскорбление. Эти мерзкие звуки людских голосов, этот вызывающий тошноту смех ему очень не понравился. Ему не потребовалось много сил или особых умений, чтобы добраться до людей, потревоживших его покой. И как раз вовремя. Он встал чуть в отдалении и с интересом смотрел за разыгравшимся перед ним спектаклем. Солдаты — а это явно был кто-то из его людей — выглядели прескверно. И отвратительно. Сукуна предполагал, что некоторых могло сильно впечатлить то, что они увидели на этом поле. Но что ему за дело до неженок.

Стоило пьянице отхлебнуть из горла бутылки, как голова его покатилась с плеч. Стоявший рядом с ним солдат закричал от ужаса. Но сейчас Сукуне не нравилась эта музыка. Вторая покатилась следом. Еще один сорвался с места. Сукуна хмыкнул и взмахнул рукой, перерубив сразу троих оставшихся. Не место в его войске таким отбросам. Человек, назвавшийся слепым, даже бровью не повел. Белоснежные волосы и кожа, не тронутая солнцем, выдавала их главное отличие. И как эти простолюдины королевскую особу не признали? Интересный экземпляр.

— Ну что, красавица, раз уж так хотела познакомиться, снимай повязку, посмотрим на твои чудные глазки, — проговорил он с издевкой и широко улыбнулся.

fushiguro megumi

jujutsu kaisen