— Ты же хотел, как лучше?

Да. Он всегда хотел как лучше — в этом и состояла трагедия. Лучше для мятежников, лучше для Некроделлы, лучше для Климбаха. И, глядя на остывающие трупы тех, кого он не смог спасти, кто умер за их мечту или его идеалы, Инфирмуксу оставалось лишь держаться за свою веру, как утопающий за скользкую льдину. Его многовековая хтоническая война с Уроборосом породила миллионы жертв, выжженные города и геноцид сотен кланов.

Но когда лжебог умер от его руки, совершенный мир так и не наступил.

Инфирмукс чувствовал, как судороги пробегали по её телу, как заполошно билось сердце, как трещали кости и ткань платья.

— ... А ты? Ты слышал меня? ...

— Я слышал. По той нашей связи, которую позволил Эребу достроить на обломках безумных формул Уробороса. Твоя и моя природа — на его каркасе. Но я солгу, если скажу, что знаю, с чем имею дело. Нихера я не знаю, Ша. Вся наука, трактаты, свитки, всё его наследие создано, как бы мне ни мерзко это признавать, действительно гением. А я... просто... — он отвернулся, не зная, как правильно донести то, что чувствовал, — умею убивать. По сути, это всё, что я умею по-настоящему.

Бездна спряталась в её теле: под позвоночником, внутри рёбер, напитала каждую клетку, чтобы дождаться часа, когда вновь сможет посмотреть на него влажной лиловой тьмой, вытекая нитями зрачков наружу; когда вновь сможет говорить чужим голосом и улыбаться так, как улыбался только он. И только главному врагу, что был предназначен ему фатумом. Инфирмукс свято верил, что больше никогда в жизни не увидит эту улыбку; она и улыбкой-то не являлась, а лишь концентрированным незамутнённым безумием. Окровавленные зубы всё ещё стояли перед его внутренним взором, порождая холодную дрожь между лопаток.

Он уже и забыл... как когда-то, очень-очень давно, боялся Уробороса.

Господи, он так сильно его боялся, будучи ещё юным по меркам хтоников, что первые три сотни лет и помыслить не мог пойти против него. А после... в один прекрасный день Инфирмукс вдруг понял: чем ты становишься сильнее, тем слабее твой страх. И тогда он по-настоящему ступил на тропу силы, дабы уничтожить всех, кто осквернял своим безумием его Некроделлу.

И когда-то давно он узрел самую желанную эмоцию, которую когда-либо мечтал видеть в глазах другого существа — страх. Они поменялись ролями. Уроборос боялся его почти так же перед смертью, как на мгновение устрашилась Бездна, транслируя психическими разрядами искажённые мутировавшие эмоции по их с Шанайрой связи. Так боятся только безумцы.

Инфирмукс прижал девушку к себе, мягко покачивая и слушая её совершенно изменившийся голос. Это всё ещё Ша, но ошеломлением и чуждостью в её тоне можно утопить весь мир. Кажется, больше ничего и никогда не станет прежним. Она изменилась, их связь изменилась, весь мир сдвинулся с места... как в той книге про героя, не добившегося спасения для своей разрушающейся реальности.

— ... эта связь устроена так, что весь испытываемый тобой ужас ползёт эхом у меня под кожей. Я могу контролировать и закрываться, но не стану этого делать.

Ты говоришь, что тебе мерзко и противно, но это я позволил ей выйти и появиться в мир. Я позволил ей коснуться меня твоими руками и попробовать мою кровь. И... я осознанно повёл тебя в это подземелье, предполагая, что засевшая внутри тварь окончательно проявится здесь: на рубеже твоего отчаяния и его магии. На стенах ты видишь руны, письмена на колоннах, вязь на потолке; эта часть Пандемониума, где Лжебог проводил свои ритуалы и эксперименты, где существовал, она пропитана его силой. Здесь лучше всего активируются подобные проклятия и воплощаются его дары. У нас не оставалось другого выхода, мы не могли повернуть назад. Это возможно сделать только до ритуала, но я не знал... клянусь тебе... — он сильнее сжал её плечи, неосознанно прижимая голову к своей груди, словно баюкая, но подобное успокоение словно припарка тому, кто дожидается конца света.

— ... я не знал. И мне тоже мерзко, так как не на кого возложить вину. На один короткий миг я не захотел её останавливать. Хотел посмотреть, насколько всё далеко зайдёт. Такие игры, Шанайра, никогда ничем хорошим не заканчиваются — лишь смертью, безумием или очередной войной. Но я не хочу с ней воевать и тебе не позволю. Она не временный паразит, не проклятие, которое можно было бы выжечь очистительным пламенем, — она с тобой навсегда. В ней есть и твоя природа, не забывай. И она желает тебя защищать, потому что этого желал я, когда мы проводили ритуал. Я могу ошибаться во многом, но в этом уверен точно.

Я всё слышал, чувствовал, как ты билась и как прорывалась сквозь её контроль, выкрикивая мое имя. Но я осознанно допустил утрату тобой контроля, потому что лучше это произойдёт сейчас, чем в момент, когда ты будешь не готова: например, в бою, не рядом со мной, а рядом с тем, кому ты захочешь доверять, но кто не сможет с ней справиться. Рядом со мной ты можешь не сдерживаться. Ведь если не выдержу я, не выдержит никто.

Он замолчал, медленно выдыхая и мягко целуя её в закрытые веки. Она говорит, что боится. Ему уже не знакомо это чувство, Владыка Некроделлы не способен больше бояться.

— Что это было? Мне страшно... Мне так страшно.

Достаточно ли будет сказать: «Это был я»? Нет. Он мог юлить сколько угодно с другими, но с Шанайрой — теперь никогда.

— Я знаю. Тебе страшно, — он касается пальцами её глаз, стирая слёзы, но на самом деле не для того, чтобы успокоить или утешить. Он хочет показать ей, что у него всё ещё человеческие руки. Он не монстр, и не безумец, он — Инфирмукс, тот, кто сумел выжить, оказавшись за горизонтом событий. Его размозжило, разрушило, аннигилировало, а после собрало заново — во Владыку Некроделлы.

— ... но обратно дороги нет. Я бы мог сказать, что перепишу ритуал, вытащу её из тебя, очищу твою кровь и плоть, но я не Уроборос и не стану прикрывать свою манию всемогущества обещаниями невозможного. Она — твоя вторая кожа, твой клинок... и если ты не научишься ею управлять, то когда-нибудь случайно воткнёшь ее себе в сердце.

Ты спрашиваешь, что это было? Это то, что составляет мою основу. Шанайра, ты задаёшь этот вопрос так, словно действительно поверила в ту маску, которую я транслирую людям вокруг. Но я не человек, я древняя бессмертная тварь, которой пугают первородных чудовищ. Когда-нибудь и ты такой станешь.

Она ведь тебе сказала всё про меня. Если ты не поверила, то пересмотри свою веру.

Вернёмся снова к вопросу: что это было? Твоя новая часть пыталась доказать мне, что существует и что я обязан её признать. Она пыталась доказать себе примерно то же самое. А я... показал ей, что власть в этой связи остаётся за мной.

Кажется, они уже целую вечность сидят здесь, на полу, а Эреб мирно полыхает своими чёрными костями, внимательно слушая убаюкивающий голос Инфирмукса и задумчиво разглядывая деву в его руках. Древние руны мерно мерцают проклятым белым огнём, будто бы только сейчас завершая ритуал.

— «Ты же помнишь, почему вся его магия пробуждается в этом месте по-настоящему?..» — тихо спрашивает Эреб. Инфирмукс на это только смеётся. Конечно, он знает.

— «Потому что сами камни и каждая руна здесь насквозь пропитана его кровью, и ничто не может обратить её в пепел...»

А ведь им нужно собраться с силами, хоть как-то привести разум в порядок и заняться мятежниками, а также теми, кто виновен в гибели клана Шанайры. Инфирмукс приподнимается, подхватывая её под колени и под спину, легко берёт на руки и, сделав два кружения вокруг оси, направляется к выходу. Шанайра столь хрупка, что ему даже как-то неуютно. Будто совершает кощунство, позволяя себе нести её на руках. Разве монстр имеет на это право?

— Не прячь от меня эмоций, Ша, — вдруг тихо произносит он, — хорошо? Ни ужаса, ни отвращения, ни того, что тебе стыдно признавать. Например, что ты больше не чувствуешь себя здесь в безопасности. — Инфирмукс ведь не может ей признаться, что способен различать её эмоции, если захочет; в неведении, ей будет легче.

— Есть что-то ещё, о чем бы ты хотела рассказать или спросить? Подумай, а я пока задам тебе три вопроса.

Первый — ты боишься меня? Это важно. Сегодня ты увидела каплю из того, что обычно видят перед смертью мои враги. Страх — это нормально.

Второй — ты готова мне доверять? Потому что я не смогу оставить тебя, даже если ты того пожелаешь. Выбор я сделал. Ты — моя ответственность.

Третий — ты готова бороться за нас вместе со мной? Потому что Бездна станет приходить к тебе во снах, говорить моим голосом и многими другими, будет ловить тебя на скрытых желаниях и пробуждать собственные, как, например, жажду крови. Но... поверь, она не сделает ничего такого, что сломает тебя. Потому что основа моего контракта — это желание тебя защитить.