Инсин снова не спал больше суток, полностью увлечённый своим делом. Он обещал, а к своим обещаниям относился очень серьёзно. Кроме прочего, А-Юань был для него близким и дорогим младшим братишкой, и с тех самых пор, как тот впервые с истинно детской непосредственностью и искренностью восхитился плодами его трудов, Инсину нравилось восхищать этого ребёнка. В порыве вдохновения он не пожалел лучших материалов, выплетая на лезвии особые узоры усиления и защиты, украшая рукоять редчайшим самоцветом, способным светиться в ночи - впитывая любой свет, драгоценный камень накапливал его и сохранял, пока не появится нужда. Во тьме он засияет, подобно путеводной звезде или маяку, чей луч пробивается сквозь самый густой туман.
Никто не мог отвлечь Инсина, пока он оставался в этом состоянии, он не видел и не слышал никого, а вытащить из мастерской силой означало превратить его в своего врага на ближайший месяц. Но многих начало беспокоить, что он не только не спал, но и ничего не ел.
И тогда они использовали запрещённый, но безотказный приём - позвали Верховного Старейшину видьядхара. Ему Инсин всегда сдавался без боя.
Но вот беда, когда Инсин с головой тонул в очередном творческом порыве или смотрел на дракона - он терял всякий счёт времени. Да что уж там, мир мог рухнуть, а он и не заметит. Он не чувствовал голода, боли, усталости - даже если случайно порежется или обожжётся, позаботится о себе ровно настолько, чтобы это не мешало ему продолжать, и снова окунётся в процесс. С Дань Фэном же понятие "время" и вовсе исчезало для него. Как будто каждый момент их встреч превращался в целую вечность.
Поэтому он спохватился, когда стало уже слишком поздно.
Разломанные печенья в красивой коробочке на пороге мастерской. Инсин всегда их принимал: из уважения к матери Юаня, так стремящейся его угостить, и самому Юаню - тот всегда вручал ему этот небольшой подарок с такой торжественностью, будто внутри лежало величайшее сокровище их семьи. И благодарно улыбался - даже немного теряясь, не так уж и привык к чьей-то заботе и до сих пор не научился её принимать без смущения, тщательно упрятанного за внешней дерзостью и бравадой.
- А-Юань! - закричал Инсин во весь голос, выбегая из Комиссии по Ремёслам и бросаясь туда, где они договаривались увидеться. - А-Юань, прости меня!
Но увы - мальчика там уже не было.
***
Инсин вернулся в кузницу и заперся там. Звон, грохот и жар, просачивающийся даже сквозь плотно закрытую массивную дверь, указывали, что его лучше не отвлекать. По интенсивности звуков каждый, кто знал его, мог легко догадаться - Инсин злился. Конечно же, на себя самого.
Выбрался он ближе к вечеру - взъерошенный, потный, взмыленный и совершенно дикий. И, выйдя, сразу наткнулся на небольшую, человек в шесть, толпу, ожидавшую его.
- Друг Инсин, погляди на это... это ведь ты? - ему протягивал лист бумаги молодой лис, его тёмная шерсть на ушах и хвосте лоснилась от обильного ухода. Даже слишком обильного, про него сплетничали, что он куда больше озабочен внешностью, чем хочет чего-то добиться в профессии.
Товарищи по Комиссии, обступившие Инсина, попятились, а кто-то даже отшатнулся - он никогда не скрывал свои эмоции и был удивительно честен в них, но к такому яркому их проявлению не привыкли даже они. И потрясение, что их вообще кто-то увидел, а ведь Инсин до сих пор боялся, что подумают другие, узнав о связи Дань Фэна с простым смертным, и даже не уроженцем Лофу, а каким-то маложивущим чужаком. И негодование, граничащее с яростью, что у кого-то хватило наглости не только подсмотреть за ними, но и обнародовать это. И жгучее чувство вины - он не дурак и догадывался, кто и за что мог расквитаться с ним подобным образом.
Рисунки явно детские. Это точно не мудрейшие, недовольные, что Старейшина общается с тем, кто недостоин его. И не кто-то, кто, узнав об их связи, попытался бы их шантажировать. А вот на спонтанную выходку обиженного ребёнка вполне похоже.
Ни о чём не думая, кроме того, что всё зашло слишком далеко, Инсин покинул Комиссию и направился в сторону дома Цзин Юаня, сжимая самодельный плакат в крепко стиснутом кулаке. Он даже не переоделся и не причесался, его любимая шпилька для волос осталась сиротливо лежать на краю верстака.
- Слушайте, а вам не кажется, что это он?
- Выглядит похоже...
- Для вас эти каракули на что-то похожи?
Инсин ускорил шаг, но шёпотки, а порой и не шёпотки, так как некоторые позволяли себе обсуждать достаточно громко, продолжали нестись ему в спину.