То неловкое чувство, когда расписал всю свою жизнь вплоть до смерти, выполнил все то, что запланировал, смирился с последним и тут... бац!...
Жизнь после смерти.
Поначалу Жерару казалось, что он очнулся в преисподней. Кромешная тьма, он не может дышать, вокруг какие-то тела. Он только спустя несколько часов осознал, что находился в каком-то закрытом отсеке для хранения тел омников. И что он сам каким-то образом очутился в теле омника. Прежде чем вспомнить про историю почти десятилетней давности, когда согласился помочь доктору Ляо с её проектом. "Проект Эхо". Рейес и Моррисон были, как и весь мир после событий Омнического кризиса, жестко против появления нового искусственного интеллекта, и даже сам Жерар говорил Мине, что "благими намерениями выложена дорога в ад", однако все равно согласился помочь ей, - лучше уж пускай новый "уничтожитель человечества" будет обладать его чертами характера, чем какого-нибудь умника.
И кто бы мог подумать, что небольшой имплант обернется в... такое. Наверное, никто, - Ляо наверняка собиралась его отключить, но не смогла из-за смерти. Жерар как-то об этом не подумал, а другие просто не обратили внимание, что одна из программ продолжает свою работу. Счастливое совпадение? Может быть, но вот только Лакруа был готов к своей смерти, а его это "чудесное" спасение портило много планов, завязанных на ней. Плюс ему пришлось потратить около недели, чтобы выбраться из законсервированного хранилища наружу, - и только новое электронное сознание не позволило ему сформировать клаустрофобию.
Он был мертв. По настоящему, ведь фактически текущий Жерар был попросту "копией" оригинала. Со всеми его навыками, воспоминаниями, характером... но не настоящим Жераром. Клон, в некотором смысле. А это значит, вспоминая комиксы и различные фильмы, ему предстоит идти по собственному пути. Или же делать так, как поступил бы настоящий Жерар? Это все так... запутанно. Голова, конечно, не болела от этих размышлений, но ему было сложно с этим разобраться, кем себя считать, кем быть. И он не мог сделать этого в одиночку, однако к старым друзьям нельзя было, - как-никак мсье Лакруа умер для них, и они горюют, и для них также это все будет очень запутанно. И страдательно. Как бы не хотелось поговорить с Аной, Джеком, Гэбриелем, Коулом, Мойрой, Гендзи, Ангелой, Райнхардтом, Торбьорном, Уинстоном... Амели.
Ох, Амели. Последняя в списке, но не в сердце.
Как бы он хотел ей помочь, но он был мертв для нее. А в этом состоянии ничего не мог сделать. Для того, чтобы вернуть ей баланс, он должен был отыскать собственный. Он не освоился с этим телом до конца, мысли продолжали терзать его, и пойди он в таком состоянии штурмовать базы Когтя, то его разберут на запчасти через пять минут. И даже если он отыщет её... это будет не её непутевый муженек, а лишь его блеклая металлическая копия.
Нужно было стать un cool металлической копией. И, к счастью, было такое место на планете, где в этом помогали.


- Je suis désolé, mon pote.*

Жерар чуть было не нажал на спусковой крючок пистолета, который моментально выхватил, увидев силуэт "Разорителя" посреди разбушевавшейся снежной бури. Рефлекс, - в годы Омнического кризиса Лакруа был одним из тех, кто совершал вылазки в тылу врага и лишал его командиров, и даже в новом амплуа старые привычки не хотели умирать. Остановил француза, как ни странно,  его же мозг, позволивший в доли секунды напомнить, что война давно закончилась и многие из бывших неприятелей ушли сюда, в Шамбалу, и среди них могли быть также и "Разорители".

- Я так понимаю, это вы встречаете новоприбывших?

Лакруа был не один, с ним ещё было с десяток "беженцев", - кто-то бежал прочь из недружественной Германии, кто-то просто не мог найти взаимопонимания с людьми. Был, впрочем, один чудик из Голливуда, хотевший посмотреть на бытие непальских омни-монахов, дабы набрать материала для будущей постановки "Кунг Фу Кибер" или что-то в этом роде. Жерар, пропутешествовавший из лаборатории с Соединенных Штатов именно что с последним (а также ввязавшись в приключение по спасению всех остальных от рук торговцев запчастями), как никто другой желал скорейшего избавления от него в безмятежных сводах монастыря.
 
- Меня зовут... Крест, - имя, к которому Лакруа пришел за время путешествия. Ничего сложного, просто его фамилия в переводе с французского. А также то, что он нес на себе крест ходячего мертвеца, - И я люблю 'газд'гажать ок'гужающих своим ф'ганцузским акцентом. П'гини... кхе-кхе... Принимаете таких? Или нам нужно помочь по хозяйству, выполнив поручения по сбору репы и убийству крыс в подвале, как в этих "чиловечиских" РПГ, чтобы получить право прохода?

Жерар никак не мог помочь себе, даже после смерти.

* - Прошу прощения, приятель.

- Ох, frere* Рамматра, не спеши записывать меня в amant humain**!

Здоровяк-"Разоритель" был... уязвлен. Ранен... душевно, как бы парадоксально это не звучало. Казалось бы, не его дело, пускай Дзеньятта или Мондатта наставляют его на путь истинный, но беда была в том, что они были без понятия, что же двигало людьми. А Жерар знал. К сожалению, к счастью. Умер из-за этого - это точно.

- Правда... Может, это тебя не совсем устроит, я не готов сказать всю правду о себе. Но та часть, которую я готов... что же... она связана с тем, как меня создали. Я не был "пробужден" как остальные, я был создан уже после всего этого, благодаря стараниями того же человека, что создал Аврору. Промежуточная стадия в том, чтобы повторить то невозможное, что случилось.

Жерар старался подбирать слова осторожно. Скорее всего он уже допустил ошибки, которые аукнутся ему в будущем, но такова была его суть, своими благими намерениями мостить дорогу в ад во второй раз.

- Но Доктор Ляо не пыталась повторить первый раз, она шла по новому пути. Для создания робота с быстро адаптирующимся искусственным интеллектом, но избегая невольного создания ещё одного "бога-программы",  они сканировали человеческие личности, дабы скопировать их способность к обучаемости - когда ты делаешь постепенно, своим опытом, а не получаешь всю информацию с Интернета прямиком в свой процессор, отчего его переклинивает и возникает зудящее желание стать Альтроном и опрокинуть на планету её же кусок.

Хотя марвеловского злодея можно было понять, - кто бы отказался выждать миллионов лет в спящем режиме, чтобы выйти перед эволюционировавшими бобрами в их бронзовом веке и стать для них богом?

- Ты не прав, говоря, что меня тянет к человеческой культуре. Наоборот - меня тянет к омникам, потому что я хочу лучше узнать их, абстрагироваться от "человеческого" во мне. А по поводу того, знаю ли что-то про нападение... 

Он не мог остаться в стороне, конечно же. Как только услышал, так сразу тайком покинул территорию монастыря и провел собственное расследование. Кто-то даже был допрошен с особым пристрастием, Рейес бы прослезился, узнай, как Жерар умеет в "плохого копа", хоть во время Блэквотча он всегда был "хорошим".

- Чечен-Оол Ковалыг. Тувинец, майор Вооруженных Сил Российской Федерации в отставке, ветеран Омнического Кризиса на Сибирском фронте, где он потерял все - свою семью, своих сослуживцев. Прибыл в Шамбалу по собственному убеждению, потому что он не мог спокойно смотреть на то, как "машины нашли мир и спокойствие после пролитой ими крови". Ему не составило труда как завербовать нескольких местных жителей на свою сторону, так и запудрить мо... эээ, процессоры нашим братьям, используя свою трагичную историю. К несчастью, он встретил печальный конец, поскользнувшись и упав в горную расщелину.

Жерар опустил ту деталь, что это случилось во время его допроса, который перерос в драку, и он честно пытался спасти Ковалыга, чтобы тот предстал перед судом... но военный предпочел отпустить его металлическую руку и дать гравитации решить свою судьбу.

- Человечество - это огромная биологическая аномалия, которая так и не смогла определиться со своим статусом за те три с половиной тысячи лет, что возникла цивилизация. Оно всегда искало врагов, с которыми могло соперничать, но поскольку никакой другой не смог равнозначно эволюционировать ему в конкуренты,  то находило противников в самом себе. Пока не появились омники - бездушные роботы, созданные быть лишь инструментами, которые неожиданно обрели сознание. Разве не самое то обратить весь свой разрушительный потенциал на них, tu ne penses pas***?

Жерар немного помотал плечами, напоминая себе, что они у него есть, и что он не в гробу, что он может двигаться. Хоть и не может дышать. Словно... гуляешь по дну океана. Вроде что-то чувствуешь, но в то же время не так, как чувствовал все это ранее, в человеческом теле.

- Но человечество старается стремиться к лучшему. Ведь если бы это было не так, то царили бы фашистские государства и в ходу были жертвоприношенческие религии с рабством как обыденным явлением.  Да, есть плохие люди, есть несправедливость, есть непонимание, - но в то же время есть и хорошие люди, борющиеся с несправедливостью и ратующие за просвещение. Век людей короток, и каждый раз новое поколение хоть и учится на опыте предыдущих, но умудряется наделать и своих ошибок.

Воспоминания о прошлом вновь начинали терзать Лакруа, но, подобно Рамматре, он симулировал вздох, отгоняя их прочь. Потом, когда он уединится в своей келье.

- Мы же, омники, по сути своей вечны. Очень молоды, конечно, и как дети, пытаемся имитировать поведение своих родителей, но пройдет десятки, сотни лет - и знакомые тебе люди уже умрут, а вот твое металлическое тело продолжит функционировать. Но в то же время у нас навряд ли будет следующее поколение. Убивая человека, ты убиваешь всех потомков, которых он мог произвести на свет. От отъявленных бандитов до величайших докторов и дипломатов. Убивая омника, ты убиваешь возможность для будущего узнать о прошлом так, каким оно было. Наши жизни - равнозначны, но пока что не все это поняли. И Мондатта направляет все свои усилия на то, чтобы выиграть для омников время,  дать им набраться опыта, и дать свежему поколений людей сменить то, что помнит горечь войны и омрачнено предрассудками по отношению к нам.

Жерар надеялся, что он не звучал как Мондатта и Дзеньятта. Он просто старался передать то немногое, что он усвоил, пребывая в Шамбалле.

- Это нелегкий путь, frere Рамматра, терпеть издевательства хулигана, надеясь, что ему надоест и он отстанет. Ведь так хочется взять и начистить ему museau****, чтобы знал свое место, чтобы не причинял тебе страдания. Но нужно помнить, что давая сдачи, результат является непредсказуемым. Хорошо, если отстанет. А вдруг не осилишь, и он ещё больше побьет, да ещё и твоим друзьям трусы на головы натянет? А вдруг он в отместку приведет подмогу? А вдруг ты его покалечишь или убьешь, и тебя посадят за решетку за превышение самообороны? А человечество - это тебе не школьный хулиган, нельзя просто так взять и свалить его, без подготовки и ресурсов. Поверь, оно само уже пыталось неоднократно себя прикончить, не получилось.

* - брат
** - любитель человеков
*** - так не считаешь
**** - рыло

ваш пост от лица любого персонажа;

“...брат...”

ее голос слегка дрожит, обрывается, разлетаясь белоснежными перьями птиц и неминуемо умирая в давящей тьме .

“...ты помнишь, как...?”

ее бледные, хрупкие ладони боязливо сжимают ткань его костюма.

тянущее, неприятное чувство холодом растекается внутри — и хватка непроизвольно слабеет, но она все еще не отпускает его.

отпустить на мгновение — значит отпустить навсегда.

“...ты же помнишь...?”

на ее пересохшие губы падают капли собственных слез. от солоноватого вкуса саднит язык, настолько, что ее чувства притупляются и остается лишь неественный сладковатый привкус.

она чувствует — их время заканчивается, спетая мелодия постепенно стихает, лишь эхом разносясь по пространству.

всего через несколько системных секунд их маленький, сжатый до них двоих рай погибнет.

* * *

закрывая глаза, она порой видела один сон.

пожелтевшие от времени обои, испещренные царапинами, местами — порванные в клочья. в неясном свете свечей они почти терялись, лишь редкие всплески пламени заставляли оживать нанесенные временем шрамы.

от сырости и затхлости на языке был легкий привкус гнили и старости. и даже он почему-то казался таким родным и привычным, что от воспоминаний на глазах проступали слезы.

на книгах и потрепанных игрушках нередко скапливалась пыль — и она всегда пыталась стряхнуть ее, от чего поднимались белесые клубы, преломляя свет свечей, и комнату на время окутывала пугающая мгла.

мгла казалась неприятной и чужой.

в такие мгновения ее ладошки всегда тянулись к старшему брату и хватали его за рукав, нервно сжимая ткань.

она задерживала свой взгляд на его лице, на его глазах, напоминавших маленький пруд, обрамленный золотом душистых цветов. иногда этот пруд походил больше на умиротворенное море, иногда — на стеклянный аквариум, а иногда — на осколок небесной синевы.

ее голос никогда не дрожал, когда она произносила: “...брат, мы же посмотрим сегодня на звездное небо?”

мама с мягким укором смотрела на них, пока на ее пепельных волосах играли блики от пламени. она никогда не говорила “нет”, но всегда просила их быть осторожнее.

с искренней улыбкой она отвечала матери, что они будут беречь себя.

она не знала значения этих слов, но ей казалось важным произнести их.

мама всегда улыбалась в ответ и возвращалась к своим делам. блики все еще скользили по ее силуэту, и казалось, что их можно поймать и ощутить тепло перистых облаков.

в то невыносимо долгое, трепетное мгновение ее взгляд замирал на старшем брате.

и этот мир, и эта усталая ночь словно существовали для них двоих.

ваш пост от лица любого персонажа;

Ненужные мысли приходят каждый раз, когда взгляд выцепляет в отражении шрам от .38spc — неровный, стягивающий кожу ближе к ключице. Отверстие на входе всегда меньше чем на выходе, но пуля застряла в кости, и потому пришлось вытаскивать её самостоятельно, забрызгивая дорогущую раковину кровью; с тех пор шрам видно столь отчётливо, словно не прошло несколько лет.

Ненужные мысли приходят каждый раз, когда доносчики приносят вести и бережно передают администраторам, а администраторы — хосту. Их голоса — шёпот сквозь зубы, пахнущий жареными кальмарами и дешёвым якчу. Поверенные люди больше не доставляют точных данных. Некому доставлять. Пак Ён-Гиль мёртв, а правильный младший брат стал ещё более подозрительным к внезапным новым знакомствам. Жаль. Нужны новые методы и новые способы, чтобы всё заработало как прежде.

Ненужные мысли — это маленький чёрный конверт, перевязанный тонкой розовой лентой, а внутри — визитка с адресом. 24-11 Морэна-ро 20-гиль, Содэмунгу. Рядом с парком, где листья гниют под скамейками, а старики пытаются заниматься тайцзи. Тот же район, где и постоянная регистрация.

Таких квартир полно в Сеуле. Стены, обклеенные объявлениями о доставке еды и помощи в списании долгов. Скрипящие лифты. В один день тебе там предложат поиграть в детские игры и заработать миллиарды, а в другой день — дверь откроет истеричная соседка с тушью, размазанной до висков, и вызовёт полицию за попытку проникновения в частную жизнь. И, скорее всего, это действительно будет всего-навсего уставшая женщина, которой плевать на всё, что ты попытаешься ей доказать. Плевать на то кто ты и что ты.

Один остров — не конец Игры. Это лишь значит, что южнокорейский сезон приостановлен на неопределённый срок до восстановления комплекса где-нибудь в другом месте. А VIPы пока развлекаются в Штатах. Или в Сингапуре. Или ещё где-то. У них весь мир под наманикюренным ногтем.

Дверь распахивается.

Гость замирает на пороге потревоженным оленем. Как и в прошлый раз. И в позапрошлый. Ин-Хо в этот раз не в рабочем пальто и лицо не прячет; склоняет голову чуть ближе к плечу, когда замечает тусклый блеск металла в руках Чжун-Хо — справедливо. Как справедливо и то, что на соседнем здании, том, что ближе к парку, сидят парочка снайперов и держат под прицелом просматриваемое окно. В этот раз — смерть три к пяти. В двух камерах — холостые патроны, ещё в трёх — боевые. Если, конечно, брат всё ещё следует правилам полиции.

Как там? Сначала — предупредительный холостым, и три раза предложить вооружённому преступнику сложить оружие. Затем — ещё один предупредительный, уже опуская руку немного ниже, и ещё одно предложение сложить оружие. И только потом — огонь по ногам.

Всё это как будто бы из другой жизни.

— Чжун-Хо.

Достаточно мягко, но не настолько, чтобы поверить в счастливое семейное воссоединение спустя столько лет.

Снайперы знают свою работу, как знают и то, что не имеют права стрелять, пока Фронтмен непосредственно не прикажет. Последующую тишину в комнате прерывает разве что поскрипывание старых полов под ногами, стоит переступить на полшага левее, да разгорающийся скандал соседей через стенку. Им — хоть стреляй. Не заметят.

— Мне казалось, мы поставили точку, обменявшись взаимными любезностями. — Голос звучит неестественно громко, пока Чжун-Хо смотрит на него так, словно не может решить, насколько гармонично будут смотреться растёкшиеся по стене мозги пополам с осколками черепной кости. — Но, вероятно, это была запятая.

Удержи меня от падения,
Сохрани меня от этой лжи.
Лишь одно скажу тебе,
Не искать в этих сомнениях,
Моей души.
Венти слышит чужой ответ, но не оборачивается. Конечно, Нигредо все знал. Знал, что у них не было выбора, кроме как убить Дурина. Но был ли выбор у Рейндоттир, когда она отдавала свое творение на съедение старшему брату? Барбатос надеется, что был, но все же это жестоко.
Внезапный вопрос вырывает из печальных раздумий и Венти оборачивается в пол-оборота, смотря на близнеца.
- Да, - роняет тихо. – Но иногда, когда я думаю над вашей внешней схожестью, мне кажется, что я готов запутаться. Возможно, это слишком странно слышать от архонта, - Венти замолкает и только хочет повернуться к Нигредо, как чувствует касание к руке, а потом его разворачивают и притягивают к себе. Архонт ветров не отводит взгляда и позволяет Нигредо выговориться, смотря в глаза напротив. Барбатос понимает то, что он чувствует, потому что сам когда-то испытывал похожее чувство к давнему другу, к безымянному барду, что своей песней дал ему сил, достаточных, чтобы свергнуть тирана и тогда выбор прост. Выбор, который давал ему Нигредо лишь казался простым, при том, что Венти знал, что убивать придется не своими руками. И все же.
- Если, - наконец, он нарушает молчание, - если я выберу тебя, каким будет твое решение. Таким же? – лишний вопрос, но он его почему-то задает, пока его руку не перехватывают и Венти не касается чужой щеки чуть дрожащими пальцами, понимая, насколько чудовищным будет выбор. – Да, ты такой же, как и любой другой человек, - тихий шепот, пока архонт смотрит на чужую улыбку, ощущая внутри странную бурю эмоций, ощущая как скверна готова распуститься темными сесилиями.
«Зачем тебе эта бездушная кукла, когда рядом есть прекрасная замена? – тихий голос, что принадлежит не ему, прокрадывается в мысли. – Присмотрись получше» - Барбатос прикрывает глаза на несколько секунд, ощущая, что его отпустили, однако не спешит отходить, вместо этого он обнимает Нигредо со спины, словно это поможет очнуться от страшного сна, вернуться в реальность и понять, что все лишь казалось. Неосознанно его привязывали крепкими нитями, а он ведь обещал себе больше никогда…
Не привязываться к кому-либо.
- Смерть любого из вас будет моей виной. Неважно, ты или он, - голос архонта нарушает застывшую тишину. – Но, возможно, в скором времени тебе тоже придется делать выбор и не тот, который ты сделал давно, - Венти отстраняется, давая Нигредо время осознать сказанное. Кажется, он готов открыть страшную тайну прямо здесь и сейчас, потому что другого времени может не быть.

Помоги мне.

Ангела Циглер была чудесной девушкой, и радоваться бы ей этой жизни, однако обстоятельства привели к тому, что она стала доктором. И ведь не каким-нибудь доктором там археологии или психологии, она ударилась именно в медицину. И до кучи ещё и стала боевым медиком. Une vraie folie*, как Жерар считал, и не раз высказывал, но та отмахивалось, что это было её призвание.
Что же, призвание иногда убивает тебя.
Фигурально, от недосыпа и количества кофеина в твоем организме.
И буквально, когда за твоей головой охотятся первоклассные убийцы.
В последнем случае ничего личного — просто Мерси была из той категории людей, которые спокойно выпустят лекарство от смерти без патента, тем самым заставив схватиться за сердце всех политиканов и магнатов, которым дай волю, и они бы обратно пенициллин приватизировали. И пускай Циглер ещё и не придумала средство от смерти, но была близка к этому, с её кадуцеем и методиками регенерации тканей и клеток. А за такими вещами внимательно следили, и если решали, что это может нанести существенный вред, но от таких талантливых людей попросту избавлялись. Несчастный случай обычно: решила ни с того ни с сего искупаться в ванне вместе с тостером, либо же неудачно упала руками прямо на коврик с бритвенными лезвиями.
Жерар всегда был против таких вещей, в крайнем случае всегда можно было избавиться от человека, не лишая его жизни, и всегда удавалось аргументировать это тем, что это пригодится в будущем, — но после того, как мясной-он погиб, остальные вернулись к своим более кровожадным методом без его противодействия. Что же, camarades** усвоят урок, что даже если человек действительно умер, все равно нужно удалять его аккаунт, иначе он, восстав из могилы, может обратно подключиться и за всем наблюдать из режима «невидимый».
Ситуация с Ангелой осложнялась тем, что в её случае хотели прикончить двух птиц одним камнем. Коготь слишком рос в своих амбициозных планах, слишком слаженно работали его члены, хоть порой и собачились друг с другом, как в тех видео про лающих друг на друга корги,  и его нужно было «обломать», «затупить» (какой глагол лучше подойдет). Поэтому если вдруг его отряд прикончит довольно таки известного доктора медицинских наук, это как настроит общественность против него, так и посеет смуту в рядах организации, внося разногласие и раздор (ещё больший) между его командирами.
Впрочем, этот rogue squad, который должен был позаботиться о Мерси, был небольшим, — ибо и в случае успеха, и в случае провала эти люди должны были бесследно исчезнуть с радаров, остальные внедренцы должны были продолжать сидеть в Когте и не вызывать подозрений, да и тайные общества редко для таких мелких операций прибегают к тактике overkill'a — не в обиду будет сказано, но Ангела не была Гендзи, на неё армия не потребуется.
Пять человек, все что выделили по душу несчастной доктора. Один снайпер — о нем Жерар позаботился в первую очередь, сходу вычислив «гнездо», куда она залегла, дабы наблюдать за квартирой Циглер. Впрочем, остальные связи с ней не потеряли — благодаря металлическому телу Лакруа начал эмулировать её голос, скармливая дезинформацию и выявляя, где засели остальные. Оказалось, что неподалеку — в  квартире над ней, чей жилец попал недавно в аварию и лежал в больнице, отдав свой ключ соседке (не Ангеле, она слишком занятой человек) поливать цветы да кормить кота.
Циглер могла услышать, как крякнула дверь. Потом послышались крики, выстрелы, звук ломающейся мебели. Маты на английском, русском и французском. Звон стекла, и увидеть, как с протяжным криком пролетела мимо её окна туша танка.  Жужжание энергетических клинков, затем бурлящий звук, как будто кто-то запихивает себе палку сырокопченой колбасы в горло, не жуя, и давится. Секунда тишины, ругательство на французском, затем ещё очередь из автомата, звук удара, ещё одного, звук бьющейся вазы, три секунды тишины, протяжное ругательство на французском, одно из самых грязных, что Ангела слышала в своей жизни, — и наконец-то стихло.
Через две минуты раздался звонок в дверь, — и взгляд на камеру домофона мог показать, что у дверей стоит потрепанный омник, в левой руке держащий свою правую руку, а по ноге у него текла тонкая струйка из пробоины на боку.

— Bonjur. мне нужна помощь le medecin***.

Жерар хотел просто сделать свое дело и исчезнуть, но, увы, обстоятельства  оказались немного сильнее него. Хорошо хоть боли больше не чувствовал, но вот её аналог для омников, «ущерб», сильно раздражал, если можно так выразиться. Он сам этого не видел, но его лицевая панель подергивалась рябью, как у неисправного телевизора.

— Эх… 12  декабря 2062 года.

Она должна помнить эту дату. Ведь тогда произошло то, о чем знают только она, Гэбриел и он, Жерар.

* — Настоящее безумие.
** — Товарищи.
*** — доктор.

Утренний будильник вещал отвратительно, впивался в голову резкими звуками прямо через черепную коробку, заставляя невольно поерзать и разлепить глаза. Спать на стуле - идея крайне хреновая, но свой последний матрас он вытащил на улицу, чтобы ублюдок из банды Шрауда не сломал себе шею, когда он будет швырять его через балкон - потратил на урода свой единственный и удобный матрас, а теперь приходится вот так - без ничего дрыхнуть на стуле.
Проснувшийся раньше него Биф уже вертелся у двери, пес радостно поскуливал и подпрыгивал на маленьких лапках, распространяя воодушевление и непомерную радость от нового рабочего дня - вот уж кто точно полюбил новую работу - хозяин не хрен пойми где еще и толпа людей вкусняшками пичкают. Роберт потягивается еще раз, мышцы сводит судорогой от неудобной для сна позы, заставляя морщиться и выплевывать ругательства в серые голые стены мелкой квартирки, которая никогда не была ему настоящим домом. Просто бетонная коробка, в которую он возвращается после очередного дела, после героических подвигов, стягивая костюм. Где можно зализать раны и обратно в город - туда, где он мог чувствовать себя хотя бы немного важным.
Но костюма больше нет, как и дальнейшего смысла существовать и только где-то там маячит призрачная надежда, что SDN не окажутся пиздаболами и действительно помогут восстановить утраченное.

Всего-то нужно сделать из пачки злодеев законопослушных вершителей правосудия.

Желательно без сопутствующих жертв.

В офис он приходит уже не таким помятым, но, судя по тому, как остальные работники решают обойти по касательной, рожа у него крайне недовольная. Приходится остановиться у кофейного автомата, впечатавшись лбом в агрегат и слушать, как где-то там по другую сторону пластиковой заглушки медленно варится оживляющий напиток.
— Роберт, я тебя как раз искала! — Блонди вынырнула из-за спины внезапно, но он был настолько высушен попытками дотащить свое тело до офиса, что даже не отреагировал на это, медленно повернув голову. Вот уж кто точно хорошо высыпается дома, свежее и сияющее лицо начальницы было еще одним ударом куда-то в область солнечного сплетения, напоминая о том, насколько же его жизнь, на самом деле, дерьмо. — Мне нужна будет твоя помощь - еще разок.
— Скажи, что это помощь в том, чтобы надраться в баре. — Аппарат гудел, выплевывая из себя синтетический кофе, который должен был обмануть собственные рецепторы и дать ему хоть немного дофамина на ближайшие часы, иначе Робертсон точно решит шагнуть в окно.
— Возможно. Потом. — Блонди поправляет его смявшийся воротник рукой заботливой мамочки-окрщицы и улыбается так открыто, что моментально становится стыдно за свое говенное поведение. — Но к нам прислали новую пачку героев для программы Феникс и некоторые из них... в общем, я видела, как хорошо ты справляешься с Z-командой...
— Я их пизжу. — Кофе обжигало глотку, зато помогало согнать отвратительное чувство хандры вперемешку с сонливостью. С таким же успехом работает и удар в лицо, но этот метод он оставит до обеда, а потом, может быть, заебет кого-нибудь достаточно, чтобы схлопотать штрафной в нос. Сойдет вместо обеденного перерыва.
— Верно. Только в отчетах такое лучше не упоминать. А то трудовая инспекция нынче лютует... в общем, посмотри пожалуйста этих ребят. И скажи свое мнение - профессиональное. — Роберт скалится на этот [профессионализм] получше собственного пса, увидавшего канализационную крысу. Внутри все гудит и сжимается, синяки и ссадины с него не сходят, но к этому он привык еще в те времена, когда был Меха-Мэном. Хотя и не рассчитывал, что в рожу будет получать на офисной работе так же часто, как и работая на улицах неся добро, справедливость и героический чапалах за решетку.

---

Правы были ребята - Блонди с него веревки вьет. Приласкала один раз, да так, что прилип к ней бездомной псиной, выпрашивающей еще немного одобрения и поглаживания по голове. Со стороны должно было выглядеть жалко, хорошо, что ему уже давно насрать, что думают другие. Но подставлять ее и правда было бы по-мудацки, после всего того, что для Робертсона безвозмездно сделала.

Это ведь - ненадолго. Нужно просто потерпеть.

Офис медленно наполнялся народом, он уже чуял запах чьих-то отвратительных сладких духов и громкий смех на общей кухне, где собрались на раннюю сплетничью сходку. Ковролин приглушал собственные шаги, пока огибал очередного затупившего диспетчера, которому повезло больше и ему достались нормальные герои, а не то, что кидают в Роберта со словами, что он со своим опытом справиться.
— Ну привет. — Робертсон хлопает дверью и заглушает писк на высоких нотах, исходящий от выпускника гарварда, Сонар опять просрал все деньги на крипте и теперь будет еще пару дней ныть ему в наушник кинуть ему пятихатку и что он отдаст. Но с летучей мышью и его придурью он разберется потом, сейчас главное понять - а что с ней-то не так, что ее скинули в эту спартанскую яму?
— Я Роберт, буду твоим диспетчером. — Он опирается на стол и кидает на отполированную до бликов столешницу всунутую ему документацию, исключительно сухие факты без конкретики, в таких никогда не найдешь самого нужного, записей о том, что человек засранец, например, или что он нихрена свои габариты не рассчитывает, снося все на своем пути - все то, с чем он столкнулся в первый день с Z-командой, которые представляли из себя не просто кучку преступников, но капризных детей на выгуле за которыми нужно было подчищать. Самое отвратительное было в том, что, кажется, Робертсон правда хорош в этом дерьме и от этого становилось как-то не по себе. — В день нужно закончить как минимум одну смену, желательно, чтобы никто не дал дуба в процессе. Вся инфа по засранцам, которые перешли дорогу в неположенном месте, кадры с камер, взлом всякой хрени,  - это все ко мне. Задания тоже выдаю я. Если кто-то в офисе решит обижать - тоже ко мне, я тут чот типа цепной псины, на всех гавкаю и кусаюсь. Ну давай, теперь твоя очередь. Что натворила, что тут оказалась?
Он впервые смотрит на вверенную ему девочку нормально и по виду она сущий ребенок. Лишь бы Чейз не стал говниться, что тут детский сад решили развести. Да и сми очень  любят обсасывать тему, когда к работе привлекают детей, что-то там про трудовой кодекс, который он даже не открывал.

Говорят, если ты понимаешь шутки на иностранном языке, значит владеешь этим языком в достаточной степени и умеешь считывать культурный код его носителей.

Кирш, например, прекрасно понимал как работает юмор в теории. Как правильно выстроить сетап и подвести к условному панчлайну так, чтобы шутка «выстрелила» и — в рамках конкретного сценария, — считалась бы «смешной». В чём заключается разница между сарказмом и сатирой, как формируется игра слов, как люди используют гиперболизацию, подмену ожиданий или оксюморон для создания комического эффекта — всё это было загружено в базу данных.

Стал ли Криш лучше разбираться в людях при всех вводных?

Да. Пожалуй, что так.

Для себя он определил юмор как универсальный инструмент коммуникации. Неприятный факт, завёрнутый в шутку, чаще вызывает у пользователя положительный отклик и снижает общий уровень стресса. Чем ниже уровень стресса, тем проще с человеком работать. Кроме того, Киршу и правда было любопытно, как вчерашние обезьяны приловчились жонглировать словами не только для общения друг с другом, но и для защиты своей несовершенной психики.

Люди ведь редко шутили в вакууме. Зачастую, они прикрывали шутками свои слабости, компенсировали тревогу, маскировали страх или неуверенность в себе.

Кирш действовал схожим образом, но использовал юмор как подвижную ширму для своего мнения. Так случилось, что синтетикам в этом мире не положено высказываться напрямую, тем более в грубой и (или) не комплиментарной форме. Если, конечно, их об этом не попросят. В то же время ирония и сарказм обществом принимались и даже поощрялись. Кирш эту информацию усвоил, интерпретировал и научился прятать за шутками недовольство.

А недоволен он был вездесущей некомпетентностью.

Кирш начал с малого, с тонких улыбок, с лёгкой и безобидной иронии, а закончил едкими (иногда двусмысленными) комментариями, которые казались большинству людей скорее мрачными, нежели забавными. Создателя такой расклад вполне устраивал, иначе Кирш никогда не зашёл бы в своих изысканиях так далеко — они оба это понимали.

«Десять очков этому парню!» — Кавалье паясничал.

Кирш не возмущался — он знал правила игры.

Бой Кавалье принадлежал к тому особому типу людей, которым нравилось заставлять окружающих нервничать. Люди, как он считал, в принципе не должны быть слишком расслабленными, иначе они становились ещё и ленивыми, начинали хуже соображать и выполнять приказы. И не важно, уважаемые члены совета или рядовые охранники — мальчик-гений нервировал всех с одинаковым садизмом, чтобы держать подчинённых в тонусе. Кирш был почти уверен, что даже его собственные упражнения в сарказме была лишь продолжением этой нехитрой политики.

Смех в кабине сперва стал неловким, а потом полностью заглох.

Кирш повернул голову к создателю (и двум ребятам в чёрной униформе, сидящим по обе стороны от него).

— Красный окунь, — выдал он без тени улыбки, — запечённый или на гриле с простым гарниром из овощей. Сбалансированный вариант лёгкого ужина.

Лица охраны закономерно вытянулись.

— И вам понадобится лодка.

Работники кухни на острове уже озаботились свежей рыбой к приезду высшего начальства, Кирш об этом знал, но любителям посмеяться (над ним) не обязательно разделять с ним это знание.

Бой Кавалье улыбался. В уголках его глаз залегли хитрые морщинки, которые исчезнут в ту же секунду, как улыбаться он перестанет. Кирш обратил внимание на то, как направленный солнечный свет по краям его головы делает тёмные от природы кудри почти рыжими в тех местах, где он их касается. Удивительное дело. Индустрия развлечений годами стремится к фотореализму, но трассировка лучей (даже в виртуальной реальности) всё ещё не способна полностью передать динамичное отражение света от поверхности волос. Или их мягкость. Или их текстуру.