В ту пору недавно окончившая Хогвартс волшебница ещё жила в родительском поместье. Она просыпалась с рассветом, когда солнце пробиваясь сквозь дымку утреннего тумана, ласково касалось стен особняка, словно желая удалённому родовому гнездышку доброго утра. «Эвергрин Холл» – так его называли Гринграссы – гордо возвышался на пологом холме, являя собой гармоничное сочетание английской основательности и итальянской грации. Папенька всегда нарочито подчеркивал, что поместье досталось семье за заслуги перед королевской семьёй, как впрочем и многие другие семейные наделы. Просыпаясь от заглянувших в комнату лучей, так изящно танцующий в привычном Британской тумане — в это верилось. Как верилось и в то, что некогда здесь их было не четверо, а целый семейный ковен, среди волшебников которого находились рыцари, учёные умы и творцы.
Скрип половиц приветствовал старшую наследницу. Её взгляд с уже привычной нежностью окидывал фахверковые стены, украшенные резными дубовыми панелями, что чередовались с окнами, обрамленными светлым камнем, привезенным из самого сердца Тосканы, ещё самим Валидом Гринграссом, рыцарем ордена Мерлина, учёным историком волшебства.
Здесь всё было близко Кассии: капризно поющие петли дверей не позволявшие остаться незамеченными ни членам семьи, ни гостям, аромат дерева и спрятанных повсюду саше из садовых трав. Дом дышал историей её семьи. Единственной, что она знала. И так было не только изнутри.
Крыша, покрытая старинной черепицей, хранила на себе отпечаток времени – зеленоватый налет мха, словно бархат, покрывал некоторые участки. Длинные водосточные трубы, выполненные в форме гротескных каменных лилий, добавляли зданию толику причудливого очарования.
На уроках рисования и Кас, и Тристиан нередко срисовывали изящные барельефы, стараясь перенести на бумагу каждую трещинку, что уже на следующий день могла испариться под влиянием магии Патриарха.
Вокруг дома раскинулся сад – буйство зелени, умело спланированное рукой опытного садовника и вдохновленное глубокими познаниями передающимися из поколения в поколение, потомственных гербологов. Плетистые розы, словно драгоценные камни, оплетали каменные стены, а лаванда и розмарин, посаженные вдоль дорожек, источали терпкий аромат. В глубине сада, под сенью раскидистых дубов, пряталась небольшая оранжерея, где любовно выращивались редкие и экзотические растения. Лучи солнца, проникая сквозь стеклянные стены, создавали внутри волшебную атмосферу.
Вот только мало кто — ах, никто вовсе! — не знал, что столь привычные взгляду сорные травы, что будто случайно пробивались сквозь всё это великолепие были истинным семейным наследием. Воплощением родовой магии.
Кассия имела привычку выходить во двор босой с самого утра, игнорируя возражения матушки. Она повиновалась желанию услышать, ощутить на себе отпечаток этого первозданного, дикого волшебства. И в такие дни как этот — у неё получалось. Босые ступни омывались небесной водой, что собралась в сердцевине l'alchemille, растущей по краям мощеной дорожки, воздух наполнял аромат дикого фенхеля, пустившего корни за пределами сада, отгоняя от него непрошенных гостей.
Кто-то скажет : нелепые капризы! Каков позор! Испугаются, что случайный гость может застать наследницу в столь неприглядном виде. Однако на деле родовая магия никогда не позволит чужаку увидеть то, что не должно. Оплетшая изгороди лапчатка неприменно отведет взгляд, неприменно скроет. Но наступают дни, когда капризы вдруг становятся не уместны. И наступают такие дни как гром среди ясного неба.
— Немедленно вернись в дом. — Ровным, однако не терпящим возражения тоном произносит Орсола. А затем вдруг выбивает из дочери дух всем известной фразой, предвещающей беду, — нам надо поговорить.
С лица юной Гринграсс сходит улыбка. Большие глаза смотрят на мать с подозрением, а разум не может выбрать из тысячи одного пиздеца тот самый, который срочно требовал обсуждения. И всё же звонкий голос даёт ответ:
-Идём.
Внутри особняка царил дух вековой обжитости. На массивных дубовых столах, отполированных поколениями, красовались вазы с полевыми цветами. Воздух был наполнен тонким ароматом травяного чая и старинных книг. Со стен за ними следили живые портреты бабушек, прадедов, кузенов и кузин. В камине, украшенном фамильным гербом, потрескивали дрова, отбрасывая теплые отблески на гобелены, повествующие о славных подвигах предков.
Женщины шли до кабинета хозяйки поместья в молчании. Однако тишины не было: из отцовского кабинета доносились голоса мужской половины семейства. Очевидно и там возник вопрос не требующий отлагательств.
В кабинете Орсолы было светло, под высокими сводами, уставленными книжными полками, мерцал свет парящих под потолком зачарованных колокольчиков.
Над большим столом, заваленном рукописями и гербариями, склонилась под грузом будущего разговора хозяйка – сияющие глаза, обрамленные золотом волос, отражали её глубокую страсть к миру, а вместе с тем совершенно не знакомую прежде дочери вину.
— Я не стану тянуть. — С непривычной резкостью начала женщина, чьи тонкие губы чеканили все последующие слова без какого-то выражения эмоций. Казалось, текст этого разговора был записан и заучен задолго до этой субботы. — Отцу пришлось отказать мистеру Берку в предложении брака. Он из побочной ветви, к тому же обделен влиянием, а потому странно это выглядеть не будет. Однако тебе девятнадцать, интересы семьи должны стать выше твоих капризов, Кассия Бэллис. — Только теперь девушка заметила, что в кабинете не хватало солнца. Оно окажется в этих стенах лишь ближе к закату, туман за окном и волшебное освещение накладывали на кабинет множество длинных, тянущихся к гостье этих стен теней. Эти же тени пролегли под кристальными голубыми глазами матушки. — Мы с отцом всегда были с тобой честны. Будем честны и сейчас. Дочь, тебе надлежит сделать выбор. Мы можем отправить тебя за пределы Лондона. Там ты сможешь жить свободно не бросая тени на семью в нашей земле в Италии. Ты знаешь, многие женщины рода Гринграсс так поступали. Чем дольше ты остаёшься не замужней, тем более неподобающе мы выглядит в глазах аристократии Британии.
В глазах самой Кассии уже бушевала буря. Матушка не могла не заметить. Всё существо полукровки противилось такому положению вещей! Почему кому-то доставалось всё, а ей при всех этих деньгах, при всей власти семьи нельзя было рассчитывать на базовый минимум в виде августейшего супруга?! Да ведь ей даже не нужен наследник! Берк был отличным вариантом. Его можно было бы посадить под каблук ради денег её семьи. Скандал собирался грянуть, сдерживаемый лишь нитью уважения, бережно взращённой между матерью и дочерью, а потому Кас закусывает губу, сжимает пальцы в маленькие кулачки и старательно дышит глубже.
— Я твоя мать, милая. Я желаю тебе счастья, а потому искренне считаю, что ты вольна выбрать супруга из полукровок. Любовь в нашем обществе роскошь, тебе же это сокровище будет доступно. Конечно мы сделаем вид, что этот семейный скандал нас потряс, будем делать вид, что тебя исключили из семьи, но...
Взрыв.
- Но!? — Полукровка топает босой ножкой, оставляя влажный след на дорогом расшитом маками ковре, — Какие к гиппокампусам на дно «но», матушка? — Последнее слово она почти рычит, позволяя себе скинуть со стола женщины все записи. Аристократка же в лице не меняется, лишь лёгким движением руки заставляет бумаги, травы, чернильницы левитировать в воздухе. — Это моя семья! Вы сами так решили, когда забрали меня! Почему идёте на попятную!? Потому что теперь у нас есть душка Тристиан, а значит врать не придётся?
- Не говори того, о чём пожалеешь, дочка.
— Пожалею!? Ты вообще себя слышишь, матушка? Вы готовы выставить меня на улицу! Заставляете меня отказаться от того, что моё! Слышишь? — На сей раз девушка распахивает дверь кабинета, выскакивает в коридор, крича уже отцу и зная, что тот слышит, — Это твоя идея! Но я Гринграсс, чтоб ты знал! И этого уже не изменишь! Разговор окончен.
Хлопок двери. В кабинете появляется семейный старик-домовой, и в сутулом безмолвии собирает из воздуха вещи, возвращая на свои места.
Впервые этот полный любви дом не кажется таким уж уютным не итальянке, что вполне ожидала от дочери вздорного поведения, и сейчас лишь молчаливо наблюдала за работой домовика, ни патриарху, что пережил неприятный разговор с сыном, а дочери даже не мог найти сил посмотреть в глаза, ни детям, что встретились взглядами в коридоре. И впервые за долгое время в этих взглядах сквозило понимание.
— Тристиан... — Она произнесла имя, но слова дальше не срывались с губ. Уж очень давно сестра и брат не были близки. — Пойдём выпьем?
