Если не чувствует вины? Но в том-то и дело. Он - чувствует. Возможно, вкладывая в это нечто иное, чем другие люди. Его не сжигает раскаяние, от которого на колени падать впору. Он не опечален тем, каков есть, и своей неспособностью это изменить. В конце концов, если повлиять не в твоих силах - лучше сразу принять это, не травить душу попусту, не цепляться за лишнее, не отвлекаться от поставленной цели. Но ему на самом деле совестно каждый раз, когда она проводит с ним целые дни и бессонные ночи, собирая по крупицам то немногое, что он утратил, но ещё не до конца, и, это ещё можно восстановить, если понять, куда и как смотреть, изловчиться зацепиться за самый кончик последней из неумолимо расползающихся каждую минуту нитей его растерзанной, растоптанной временем, обстоятельствами, Марой, грузом грехов и преступлений личности. Когда Блэйду удаётся вспомнить, что такое гордость, человеческое достоинство, осознать себя не загнанным зверем, нуждающимся в заботе и тянущимся за рукой, эту заботу дающей, а взрослым мужчиной - ему стыдно. И он не хочет обременять собой, не желает быть обузой - ещё одна причина его беспрекословного подчинения, даже когда она вовсе не использует свой ужасающий других, но для него такой успокаивающий и благословенный дар.
Ему ведь всё равно, насколько он игрушка в её руках, насколько расчётливы и эгоистичны были Охотники за Стелларонами, принимая его тогда в отряд как очередную боевую единицу. Блэйду всё равно - потому что, насколько бы жестоко ни вела себя Кафка, как бы ни отличалась от понятия "нормальный индивид", сколько бы людей во Вселенной ни питали к ней исключительно пылкую ненависть или отвращение, именно ему она дала гораздо больше, чем он, отвергнутый всеми, даже теми, кто клялся ему в верности и вечной дружбе, изгой, свирепый дикий хищник, мог надеяться. Даже животным известно, что такое благодарность, они пытаются отплатить добром за добро. Даже если с улицы тебя подобрали, умирающего от голода и холода, только чтобы ты всю оставшуюся жизнь сидел на цепи у ворот и охранял дом - это лучше бесцельных блужданий, когда никто нигде тебя не ждёт, а твоё появление равносильно проклятию. Даже для тех самых, кто когда-то обещал стоять за тебя горой, никогда не давать в обиду, называли его ценным, нужным, важным... любимым. Как ни пытайся дотянуться до них - проще коснуться звёзд, чем докричаться до спин бывших товарищей.
Почему? За что?
Нет, об этом даже начинать думать не надо, голова сразу же начинает болеть так, словно внутри кто-то в приступе безумия колотит молотом по наковальне. Кроваво-алые пятна, подобные распускающимся бутонам ликорисов, напоминают выдержанное старое вино, пролитое на белоснежную, идеально накрахмаленную скатерть, накатывают волнами, грозя утопить в очередном приступе.
- Кафка, я...
Её щека такая мягкая, и он не понимает - дразнится ли она, или ей всерьёз такое нравится? Прикосновение его грубых рук? Они всегда были грубыми, вдруг понимает Блэйд. Он и в лучшей своей жизни не то, чтобы много за ними ухаживал, а тяжёлый труд ремесленника, не признающего всех этих новомодных устройств, безусловно, облегчающих работу, но также лишающих её ценности, точно не облагораживал кожу.
- Можно дойти до того, что заменить всех в Комиссии по Ремёслам машинами, но чего тогда будут стоить эти одинаковые безвкусные поделки? Я не верю и никогда не поверю, что ауруматоны способны на полноценное самостоятельное творчество!
- Да за тобой-то уж точно никто никогда не угонится, Инсин.
Он досадливо морщится - вот, опять его не понимают, и нетерпеливо продолжает:
- Дело вовсе не во мне! Даже если я возьму... например, Ваньси, того мальчишку, который даже инструмент подать не может, не уронив его, помнишь такого? Даже он способен на большее, чем ваш кусок ходячего металла.
В один из моментов её хлопот над его нарядом Блэйд снова перехватывает руку девушки, на этот раз полностью по своей инициативе, не решаясь предпринять что-то большее. Прижать к сердцу, чтобы она ощутила, как оно колотится, и поверила в его искренность? Поцеловать, как это делают красивые нарядные господа из тех  кинолент, что так любит молодёжь, и их рекламу можно встретить на каждом углу, точно как бесполезный спам?
Так и не определившись, он просто держит её ладонь, и в его мёртвых глазах, в странных зрачках, сейчас лишённых опасного воспалённого блеска Мары, читается нежность. Неуклюжая, неловкая, нежность ребёнка, у которого проблемы с социализацией и выражением эмоций, но он изо всех сил пытается показать, насколько мама ему дорога.
- Спасибо.
Он ухитряется переплести в этом коротком слове всё - от признательности за всё потраченное на него время и до таких мелочей, как, вот, банальное застёгивание каверзных маленьких пуговиц.
Блэйд хочет ей угодить, но не как слуга. Он хочет, чтобы она всегда улыбалась ему. Цепляется за это, как за последнюю спасительную соломинку. Она улыбается ему, как если бы он всё ещё был этого достоин. Её ласковых поддразниваний и этого милого прозвища, смягчающего звучание нового имени, похожего на падающее лезвие гильотины - Блэйдик.
- Мне нравится.
Он говорит это искренне. И не только потому что костюм для него выбрала она. Но происходящее возвращает его в то состояние, когда он сам мог и умел выбирать себе одежду. Кажется, тогда он наряжался тоже не для себя - он неистово мечтал кому-то понравиться, заставить смотреть только на него.
Вот только Блэйд уже достаточно хорошо знает Кафку, чтобы догадываться - всего одной примеркой дело не ограничится. Ни в коем случае. Если бы на одном этом всё закончилось - ему бы впору заподозрить, что либо она заболела, либо её подменили.