Обломки раскуроченного, местами расплавленного, а где и просто разломанного металла торчали со всех сторон так, что Инсин боялся пошевелиться на своём месте главного пилота. Он понимал, что доведённый до такого состояния ауруматон может взорваться в любой момент, но правда не мог пошевелиться. Несколько кусков обшивки вывернулись вовнутрь, искрила проводка, острые края почти впивались ему в бока, а один застыл в опасной близости от шеи — если конструкция продолжит разрушаться, острый край просто срежет ему голову. Инсин замер, впервые в жизни ощущая себя в такой опасной близости от смерти, она уже почти дотянулась до него, вот-вот вцепится.
Но вдруг послышался скрежет и лязг — кто-то вскрывал корпус с той же лёгкостью, как консервную банку. В широком проёме показались отвратительные волчьи морды.
— Смотри-ка, всё ещё живой человечишка. А я думал уже, мы голодными останемся, — широко оскалился во всю пасть первый из них.
— Нам нельзя его есть. Я узнал его, это тот самый гениальный ремесленник, из-за которого у нас уже столько лет не оберёшься проблем, — второй вцепился когтистой лапой в плечо товарища. — Теперь настала ему пора ответить за всё это, но не смертью. Притащим его с собой, полезный раб выйдет.
— Ха, я посмотрю на лица сяньчжоусцев, когда талант, которым они так гордились, обернётся против них, — пролаял третий.
Инсин закрыл глаза, даже молитва бессильно застыла на его губах. Никто не спасёт его здесь, никто не услышит. Он больше никогда не увидит товарищей из Квинтета... не увидит Дань Фэна. На этот раз даже Пожиратель Луны не сможет прийти к нему на выручку, как делал это всегда. Дань Фэн... что же с ним будет, когда он узнает... Нет, Инсин не прольёт сейчас ни слезинки на радость этим тварям, они не будут смеяться над его болью и издеваться над чувствами. Бессильная злость смешалась с безысходностью и тоской — кажется, он в ловушке, ему уже не выбраться из этой передряги. Но как же хочется в последний раз взглянуть в глаза дракона и попросить ни о чём не сожалеть и жить дальше. Не отказывать себе в радостях жизни, не запирать в четырёх стенах святилища, а жить по-настоящему.
Инсин позволяет вытащить себя из ауруматона, сковать ему руки, у него нет никаких сил сопротивляться после такого затяжного боя, да и как минимум одно ребро ему, кажется, повредили, но внутренне клянется — пусть терзают его как угодно и делают что вздумается, но он не станет ничего для них создавать и никак помогать. Даже просто шагать ему тяжело и больно, он стоически закусывает губу и сосредотачивается на том, чтобы передвигать ноги, не позволяя им заплестись и предательски уронить его лицом вниз. Предчувствие подсказывает — это лишь начало его боли.
Он помнит слишком хорошо. Борисинцы всегда как никто хорошо умели истязать пленников. И, может быть, он скоро воссоединится с родителями. Только одно лишь это его сейчас и греет. Хотя покидать Дань Фэна так рано ему отчаянно не хочется, но судьба снова не спросила его мнения. У него нет выбора, он и правда всего лишь раб, бесправное создание из аппетитного мяса и костей. Инстинкты могут взять верх над этими животными в любой момент, и они сожрут его прежде, чем вспомнят, что он им пригодится.
★★★★★
— И как мы об этом ему скажем?
— Я не стану, я боюсь... давай пока притворимся, что ничего не случилось?
— Да уж, прекрасный план, как будто не заметно, что нас стало наполовину меньше...
Выжившая часть отряда Комиссии по Ремёслам боязливо вжимала головы в плечи от перспективы объясняться с Верховным Старейшиной. Они отчаянно уповали на то, что он чем-то занят и не будет ожидать возвращения Инсина на пристани.
— Как ты думаешь, он уже...
— Давай не будем об этом говорить.
Они не хотели бросать Инсина и убегать, это даже при всём их желании выжить ощущалось как слишком откровенное дезертирство, а на Лофу не так воспитывали солдат. Но он сам остался их прикрыть и велел убираться. Останься они — и погибли бы все. Они приняли его жертву, но теперь им сделалось невыносимо стыдно — настолько, что они не могли смотреть даже друг на друга.