Сатана с самого утра сидела на скамеечке в тени у фонтана, читая книгу и изредка делая глоток из термо-кружки с кофе - у нее было все время этого мира и она любила начинать свои дни медленно, не торопливо. У нее была вечность, пока ее слабое человеческое тело проживает свою смертную жизнь, прежде, чем рассыпаться в прах - и ее это забавляет. После возвращения из Ада ее вообще многое в мире смертных забавляло, вызывая то жалостливую усмешку, то презрительное хмыканье - глупые глупые смертные... Словно отзываясь на эти мысли один из доберманов у ее ног поднимает голову и внимательно смотрит куда-то вдаль, медленно поднимая шерсть на загривке. - Что там, хорошая? - проводя пальцами по блестящей шерсти, спрашивает Сатана, пытаясь проследить взгляд гончей и угадать, что же та высматривает или кого та высматривает.

- Вперед. - девушка делает неопределенный взмах рукой и обе гончие тут же срываются с места, черными тенями скользя между гуляющими и вызывая панический лай у узнавших их собак. Животные не люди, их не обмануть мороком или иллюзией, они всегда видят мир как он есть, что даже Сатана в их глазах не элегантная дама, с жестким выражением лица и невообразимо высоким каблуком, а настоящий демон, с горящими глазами и длинными клыками, почти касающихся подбородка. Только животные немы, а их хозяева - безнадежно глупы, чтобы хоть на секунду посмотреть дальше собственного носа.

Доберман сидел у края дорожки совершенно неподвижно и следил взглядом за каждым движением мужчины, стоило тому поравняться, а там и остановиться, сраженному резкой болью. Потом он бесшумно встает и выходит на беговую дорожку, чтобы встать за спиной спортсмена, в то время, пока спереди, чуть вздыбив шерсть, подходил другой доберман, не отрывая чуть красноватых глаз от лица мужчины. Дождавшись когда внимание снова переключится на них, синхронно приподнимают верх губ, обнажая острые клыки. Все это они делают молча. Они всегда все делают молча, не распыляясь на бесполезный лай или охотничьи выпады - им не надо запугивать свою жертву, не надо гнать ее вперед, безмолвным ужасом наступая на пятки, дыша в затылок жаром преисподней. Сатана любит своих гончих и каждый вечер позволяет им охотиться в бедных кварталах Нью-Йорка - там жизнь не стоит и ломанного цента, а на криминальную сводку в новостях уже давно никто не смотрит. Что есть жизнь очередного бездомного для огромного города, где каждый день происходят сотни преступлений? Ответ вы знаете и сами.

- Боль, Смерть, к ноге, - не вкладывая в голос силы, приказывает Сатана, когда наконец-то обнаруживает кого учуяли ее верные четвероногие. - Хорошая работа, - треплет по ушам одну из собак, переключая внимание на мужчину. - Рада встрече, - поигрывая ямочками на щеках здоровается Сатана и без малейшего стеснения рассматривая Рамлоу хозяйским взглядом. - Не узнаешь? Ай ай, я чувствую себя оскорбленной в своих самых лучших чувствах, - прицокивают языком, даже не пытаясь скрыть насмешку в выражении лица или тона голоса. - Зато твое тело оказалось умнее, не так ли? Оно точно помнит меня, - далекий отблеск адского пламени загорается в глубине зрачков, когда становится почти напротив, все еще сопровождаемая доберманами с обеих сторон.;

Конверт с гербом Уэйнов, аккуратно доставленный в одну из его временных квартир, вызвал у Джейсона удивление – во-первых, как они его нашли (хотя, если подумать, это же Бэтмен, тут глупо удивляться), а во-вторых... что им вообще было нужно от него как от Уэйна? Ведь официально второй приемный сын Брюса давно сгнил в могиле. Его имя выгравировано на семейном мавзолее, его старый костюм Робина пылится в Трофее (хотя, может, его уже раздербанили новые Робины) – так зачем этот внезапный жест?

Первым порывом было швырнуть конверт в мусорку, даже не вскрывая. Но пальцы сами сжали бумагу чуть крепче, будто не позволяя ей упасть. Черт. Они знали. Знали, что он не сможет удержаться. Он резко надорвал край конверта – небрежно, без церемоний. Внутри лежала толстая карточка с золотым тиснением.

"Дик Грейсон и Барбара Гордон".

Дата, время, адрес... Все так чинно, так правильно. Так по-уэйнски. Он споткнулся на слове «свадьба». Оно было таким до странности нормальным. Признаться, он совершенно не знал, чем они живут. Он мог знать маршрут патруля Бэтмена, мог знать, что у него сменился очередной Робин, что шум Бэтмобиля звучит по-другому, так что он поменял тачку. Он знал о каких-то подковерных играх его компании, но не знал, что его старший брат готовится к свадьбе.

Он даже Барбару толком не знал. Знал, что она Оракул. Знал, что Джокер сделал ей очень больно и что Брюс снова ничего с этим не сделал, а она почему-то его простила. Но это – фактически все. Всех тех, кто приходил после его смерти, он тоже знал плохо, а местами намеренно не позволял себе узнать больше, чем нужно. Эта жизнь осталась для него в песках Эфиопии. Он Рэд Худ и днем, и ночью.

Он провел пальцем по золотым буквам, ощущая их выпуклую фактуру. Такие дорогие, такие безупречные – совсем как жизнь, которую они изображали перед всем миром. Совсем не та грязь и боль, что скрывалась за парадным фасадом.

Какая-то часть его пыталась представить себя в дорогом костюме на этом пышном мероприятии. Он был уверен, что оно будет пышным – по крайней мере, та официальная и публичная его часть. Его представят каким-то дальним родственником, потому что как сын Брюса он все еще мертв. Он будет окружен толпой полузнакомых людей, которых привык видеть в масках. Хах. Даже в его собственном воображении это было нелепо.

Он знал, что они слишком разные. Что на самом деле, он никогда не получит от Брюса того, чего хочет обиженный мальчик внутри него. Ребенок, которого продала родная мать. Ребенок, которого приемный отец не поставил выше своих принципов даже один чертов раз. Он знал, что, оказавшись там, слишком легко будет попасть в сети надежды. Совершенно пустой.

Брюс не меняется. Джейсон… тоже.

Они идут разными дорогами, которые уже никогда не пересекутся.

Он закуривает на балконе. Письмо уносит ночной готэмский ветер.

Он не придет.