Третий фонарь у конюшен погас – верный знак, что пора спать, пока не получил выговор за нарушение дисциплины. Но унар Ротгер сидит на холодном каменном парапете у дальнего угла казармы, поджав длинные ноги. Вечерний ветер треплет его темные, непослушные волосы, на которые уже вторую неделю смотрит с осуждением Морли Гонт.  Сегодня он опять устроил Ротгеру головомойку. Не за фехтование – с клинком унар управляется лихо. И не за тактику – головой парень соображает. А за шутку.  Сегодняшний "успех" – Ротгер, пытаясь оживить сонное занятие по тактике, сравнил построение каре с танцем пьяных крабов на причале. Морли не оценил. Свист и два лишних круга по плацу с полной выкладкой. Спина теперь ноет невыносимо.

Ротгер плюется без цели. Королевская кузница героев. А ему здесь душно. Ходить по струнке, взвешивать слова, бесконечно держать спину прямо. Не жизнь, а маршировка под барабан старого капитана Грауэрта из Торки. Старик Грауэрт – ходячий устав, весь в шрамах, с лицом похожим на потрескавшийся старый башмак. Его уроки верховой езды – чистая пытка для Ротгера. "Унар! Вы сейчас на лошади или она на вас? Спина прямее! Взгляд – вперед, а не на облака!" – рявкает он, и Ротгеру отчаянно хочется лягнуть коня и умчаться куда глаза глядят.

И так каждый день. То он невовремя расхохочется на лекции по тактике. То "улучшит" герб на щите в зале славы, пририсовав какому-нибудь родовому зверю смешные усы. То на вопрос строгого аббата о смысле молитвы брякнет: "А чтобы ветер попутный был, святой отец!".  Какой смысл во всей этой дрессировке? В этих мундирах? В поклонах и церемониях? Он рожден для качки палубы под ногами, для крика чаек, для простой команды: "Поднять шверт! Полный бакштаг!". А не для того, чтобы гарцевать перед Грауэртами да Гонтами.

Ах, Хексберг! Мысленно Ротгер уже там. Чувствует под босыми ступнями теплые, шершавые доски причала, слышит крики чаек и скрип канатов, вдыхает терпкий запах соли и водорослей. Там он не "унар Ротгер", а просто Ротгер. Там можно было влезть в драку с портовыми сорванцами, обругать капитана за несправедливость (и получить за это подзатыльник, но честный!), украсть пирог у тетки Юлианы и угостить им старую хромую собаку. А здесь? Здесь за взгляд не туда – наряд вне очереди. За смех невовремя – выговор в приказе. За попытку подсунуть в суп живого таракана – реальный шанс вылететь из академии к кошкиной матери. Что он, в общем-то, едва не сделал на прошлой неделе. Старый Грауэрт, кряхтя, его тогда отстоял: "Парень дурак, но в бою пригодится. Шалости из него надо выбить, а не выгонять".

"Шалости", – усмехается про себя Ротгер. Он не шалит, а просто пытается дышать в этом каменном мешке, где вокруг лишь правила и чинопочитание. Завтра снова строевая. Снова Морли Гонт будет смотреть на него тусклыми глазами, словно на неудобный камешек в сапоге. Снова старый Грауэрт заставит залезать на коня, как будто он обезьяна. Снова будет искушение сказать что-то острое, смешное – и сорваться. И получить очередную взбучку.