выдыхай. а если можешь, лучше сразу. не дыши.

пульс, загнанным зверем где-то под горлом. нет, не адреналин. что-то другое. похожее на липкий мерзкий страх. в этой клетке тяжело дышать и хочется выбраться на свободу. где-то контролируемая паника беснуется на задворках сознания. он давно привык избегать её, но замкнутые пространства всё ещё заставляют испытывать неприятные ощущения, где-то под рёбрами. словно бы он снова там: заперт в сером кирпиче дома димитровых, под надёжной отцовской магией. пахнет пылью, сыростью и маленькое окно под потолком приносит крохотные освежающую соль чёрного моря и оседает на губах ласковым поцелуем. ничего, он посидит здесь ещё несколько часов, а потом отец закончит свои воспитательные мероприятия и выпустит сына, но прежде спросит, какой урок он вынес из — нет, не из наказания, — урока. но. отдёргивает себя. возвращает мысли в здесь и сейчас. не время проводить параллели с домом. нужно сосредоточиться, но вместо этого он просто продолжает сдерживать эмоции и всё дальше удаляться от главного. от цели. от победы.

победы, которая ему не нужна. может быть, это самый ценный урок в его жизни, но оценен по достоинству окажется только много лет после. уже умудрённым стариком тсвет обернётся на свою жизни и подумает что-нибудь очень приятное об этих днях. но сейчас. ему хочется уйти — вероломно сбежать. и не от взглядов и возложенных надежд, когда на него с трибун будут смотреть враги и друзья, ожидающие от него невероятного. хочется просто скрыться в той самой коморке дома и просто пересидеть ураган. хотя, какие коморки. ему бы свободы — попутного ветра в спину и парусов шхуны уносящих в другие страны и города. нет. если бы эта битва дала ему такую желанную свободу, возможно, его азарт и желание победить было бы другим.

сигнал предупреждения — осталась минута. наблюдатели трибуны переходят от восторженного крика в напряженный шепотом, а монотонный голос комментатора отсчитывает к нулю секунды. теперь точно самое время сосредоточиться, а тсцет снова думает не о том. не о ком нужно. думает о пронзительных глазах цвета штормового моря. о глубинах и мыслях, которые могут скрываться у человека с подобным взглядом. о ровно линии скул и мягком изгибе подбородка. думает. думает и думает. фантазирует, наверное, больше. он ему никогда не улыбался. глядел, как на соперника исподлобья, а тсветан с замирающим сердцем через весь этот хогвартский большой зал, где они показывали соперникам свои таланты — почти что глаза в глаза. до этого «почти», правда, было слишком далеко. тридцать секунд и он поднимает взгляд — те с кем он должен драться за победу рядом. сохраняют тревожное молчание. юноша возраста тсвета, и юная леди с белоснежными волосами с зелёного факультета. тсвет не сможет выговорить их названия, они кажутся ему слишком сложным и замысловатыми.

они придумали им полосу препятствий — огонь, воду, медные трубы, а ещё магия. показать всю свою ловкость, силу и умения справляться в утрированно тяжелых ситуациях одним только своим умом и волшебством. звук горна возвещающий о начале и запоздалая реакция тсвета — он последний. осторожничает, принюхивается и прислушивается, после того как глаза привыкли к яркому послеполуденному свету. их сразу разделяют, три пути в лабиринте и вперёд применять свои навыки для победы. отец перед началом долго рассказывал о том, что нельзя останавливаться, нужно продолжать движение, и если он чего-то не знает, то огонь решит если не всё то многое. но тсвет другой — и, наверное, это именно то что помогло ему в тот день выжить и спасти жизни других волшебников.

×××

в ежедневном пророке должны были написать — трагическое стечение обстоятельств и на передовице во всей красе завтрашним номером пылающая арена для проведения первого этапа турнира. но единственный журналист был оглушен, почти в самом начале, а министерство потратило не малое количество казённых золотых монет для того, чтобы случившуюся историю превратить из трагедии в случайность быстро ликвидированную умелыми руками школьных преподавателей. и вообще, вы не поняли, всё и было так задумано.

×××

— заходят в бар как-то огнедышащий цыпленок, пикси и тролль...
— ты идиот, это нереально..
— реально, просто был не бар, а ещё переволновавшиеся цыплята, всегда наготове всё испортить пикси...
— а с троллем, что не так?
— ну. это тролль. — и кто-то в толпе пожимает плечами. так словно бы и всё тут итак понятно.

×××

тсвет не успел пройти и одной четвертой испытания. он только расправился с изрядно басовитыми слишком мелодично жабами, чтобы открылся очередной трофейный сундук. когда потянуло едким удушающим духом гари. когда кажется больше дымит, чем горит. а гореть начала восточная часть арены и почти сразу огонь перекинулся в центр, не без помощи трусливых пикси, которые сначала принялись играть огнедышащими цыплятами, кричащими так, что у некоторых наблюдателей уши закладывало, а потом испугавших летящих вспышек в них и поднимающегося шума, побросали цыплят, где придётся и рванули к ближайшему водоему. где сидел тролль почёсывал спину большой дубиной и размышлял над смыслом бытия, вероятно.

один такой вопящий огнедышащий цыпленок чуть не угодил в тсвета — он ловко отпрыгнул, а потом подопнул крикуна в болото к жабам, замысловато выругался на болгарском. огонь мгновенное сошел на нет, а цыпленок раскрыв в шоке глаза и рот барахтался в мутной воде, бил крыльями и продолжал кричать, правда на этот раз вместо огня из раскрытого клюва выходил только лёгкий дымок. где-то вдали послышался отчаянный девичий крик, а за ним ещё один, и словно бы поднималась волна из голосов подхватывая друг друга. захватывая разумы юных волшебников паникой. последнему идиоту было понятно, дело выходило из-под контроля. дым стремительно заволок пространство тёмной тягучей пеленой; тяжелыми сгустками стелился по земле, поднимаясь всё выше, и тсвету казалось он мог и руками его потрогать. ощутить вес.

и тсвет принимает решение идти дальше, он не думает, скорее на инстинктах. его юные коллеги ещё в лабиринте, а последнее что успевает увидеть и даже почувствовать тсвет, прежде чем всё заволокло дымом окончательно, вибрацией под ногами. восточная часть арены со всеми наблюдателями охваченная огнём —

Франсуазе нравятся белые перчатки [на них красивыми узорами расцветает маггловская кровь] и не нравится маска, необходимый атрибут анонимности пожирателя смерти [загоняющий в рамки банальной условности]. Ей нравится смотреть жертве прямо в глаза и видеть весь этот страх и ужас поднимающийся из самых глубин того, что делает человека человеком: ничем не скрыть, и извергнутое из себя предсмертное пренебрежение к убийце, всего лишь жалкие попытки. Но они тоже очень нравятся Франсуазе. Она купается в них, словно демон в человеческих грехах и не понимает, на самом деле совсем честно, чем её жажда убийства отличается от этих низменных пороков наполняющих маггловскую головку. Они отличимые так во многом [волшебники и магглы], но на самом деле в такой малости, что даже смешно. По их венам течёт такая же ярко-алая кровь и даже предсмертные слова одни и те же: пожалуйста, не убивай, пощади, я могу дать всё. Скучно. Гораздо интереснее смотреть на сопротивление, попытки выбраться, спастись из лап убийцы, хрупкой и тонкой, но почему-то такой несоизмеримо весомой. Франсуаза улыбается — заклинания срываются с её губ слишком просто. Можно было хотя бы для порядка начать чувствовать к себе отвращение или философски задуматься о чужой жизни. Но вместо этого Франсуаза только кривит губы в такт своим собственным мыслям. Да, ей совсем плевать, не будет хорошо от этого, или плохо... но демоны, вопящие внутри, хотя бы на несколько секунд заткнуться. Этого достаточно.

Очередное задание. Очередное бессмысленное проявление жестокости ради демонстрации, кто здесь папочка. Завтра заголовки жёлтой прессы будут пестрить откровенными тезисами [один звучнее другого], но едва ли Франсуаза обратит на них хоть какое-то внимание. Отец, вероятно, будет приятно возбуждён всеми этими бесчисленными маггловскими смертями: его щеки поддавшись неаристократическим порывам раскраснеются. Он будет горд, непреодолимо весел и может быть [здесь требовалось тройное уточнение] благосклонно отнесётся к самой Франсуазе. Подчёркнуто. Снизойдёт до старшего ребенка со своего божественного олимпа розье-отца. Похлопав по плечу. Франсуаза повторяет «к р у ц и а т у с» возвышаясь над ещё дышащим телом, мм кого? Ребёнка. Может быть лет двенадцати, тринадцати — и девочка кричит, переходит на визг и вскоре выбивается из сил, только корчится в нестерпимой боли беспомощно заглядывая в глаза своей убийце, умоляя о пощаде. Франсуаза хочет сказать прости, но какая жалость, она ничего не чувствует. Кроме собственного опустошения раздирающего всё её существо, кажется начиная с основания мироздания. Франсуаза тонет в бесшумном детском девичьем крике, тот обволакивает её, качает в своих ладонях и — отпускает. Девочка валится к её ногам мёртвая и какая-то беспомощно одинокая слеза катится по щеке Франсуазы, естественно, поддавшись трагичности момента. Переступает тело и смотрит на родителей: они безмолвны, потому что лишние крики Франсуазе ни к чему. Но в застывших каменных лицах скорби в потере, Франсуаза находит себя. Ах, вот значит, как обстоят дела...

Франсуаза без маски. Хотя бы сейчас, пока не доделает своё дело; там в других домах резвятся пожиратели смерти — то и дело сверкают зелёные вспышки — у них нет никакой сентиментальности и такта к потенциальным мёртвым магглам. Пожиратели, последователи Тёмного Лорда, бегут на запах свежей крови и в большинстве своём им плевать, кому причинять боль, а самое главное зачем, и с какой конечной целью. Франсуаза опускается на корточки, приподнимает двумя пальцами подбородок матери, чей взгляд не отрываясь следит за ребенком [за её мертвой девочкой] и заглядывает глаза. Мать — одними губами — «т ы   м о н с т р!» — Франсуаза в ответ ухмыляясь, громко, — я знаю. Франсуаза знает, она родилась монстром и собиралась им умереть. Все остальные чувства — человеческие — заперты под ключ глубоко в недрах того, что с трудом можно назвать сердцем.

— Что. Ты. Чувствуешь?

Без ответа. Уже мёртвая женщина [Франсуазе хотелось бы оставить её в живых, не из милосердия ради, но увы, нельзя] у её ног. Той же, наверное, казалось если она не будет разговаривать с монстром, то сохранит частичку чего-то важного. Может быть гордости. Франсуаза уходи из дома, у самого порога цепляет на лицо маску пожирателя смерти — так надо — и размеренным шагом бредёт по улице в поиске следующего дома и следующей жертвы.

Франсуаза идёт в следующий дом: выбирая его условно наугад — подъездная дорожка расчищена, рядом новенький, сверкающий и начищенный, чёрный лондонский кэб. Она проводит пальчиком по полированной поверхности, заглядывает в окошки — ничего, что могло бы привлечь внимания волшебника [только фотография неровно приклеенная на приборную панель: семья]. Франсуазе хочется поближе рассмотреть, поэтому она касается замка, произносит заклинание [почти одними губами] и маггловский серебристые замочек мгновенно расплавляется [стекает сверкающей массой по чёрному и капает на камни]. Рука, всё ещё в перчатке, смотрится слишком неправильно на фоне дешево обитых сидений, но на них Франсуазе плевать, она хочет эту фотокарточку. Та странная, у магглов всё не такое привычное, отчего хочется рассмотреть ближе, не двигается. Чёрно-белая. Старая. С замыленными углами и заломами по всему рисунку. Франсуаза подносит ближе к лицу и разглядывает внимательно [маска всё так же мешает]: старшее поколение на заднем плане, в центре бабушка в кресле, внизу младшие — внуки. Ещё маленькие, им не больше трёх, самому старшему, пяти. Франсуаза обращает внимание на дом и собирается войти — проверить, посмотреть, совершенно наверняка — убить.

Наверное, Франсуаза должна питать чуть больше сострадания к окружающем, чем нисколько. Скажи Воландеморт убить волшебника — Франсуаза сделать это также хладнокровно, как и убийство маггла. В сущности, ей плевать. Демоны, сжигающие нутро своей чернотой, отступают только в эти странные моменты — когда магия выходит из её палочки в непростительном и поражает живого, всё равно кого, всё равно где, всё равно что будет дальше. Франсуаза выпускает из пальцев фотографию, та плавно планирует на землю и когда она делает шаг, то невольно оставляет на фотокарточке след от подошвы своего узкого сапога. П л е в а т ь. Позади движение, отвлекает от мыслей, Франсуаза оборачивается — голос молодой, кричит, приказывает. Пугает хит-визардами. Уголок губ Франсуазы дергается под маской, — доблестные стражи порядка подоспели. Франсуаза ловко парирует атаку используя тактику — нападай первая, а не болтая с врагом. Всё это пожирательское обмундирование мешает: обзор видимости ограничен, в какой-то момент она видит только угловатый кэб за которого юркнула чтобы спрятаться и крошечный кусочек тротуара. Франсуазе потребовалось несколько секунд, чтобы решиться. Сбросить маску и капюшон — тогда становиться легко дышать, прохладный ночной воздух холодит раскрасневшиеся [не по статусу] щёки.  Франсуаза бросает обезоруживающие в ответ, им всё-таки надо соблюдать некоторую тишину, потому что если на шум сбегутся лишние маггловские глаза, тогда придётся уходить, а Франсуаза очень хочет поиграть с маленьким, ломающем буквы в иноземном акценте, командиром из министерства магии.

Они играют оглушающими. Франсуаза нападает, движется на него вперёд почти не отступает от своего, только иногда уклоняется или использует щит. Ей больше нравится наступать, чем обороняться, поэтому она давит своими заклинаниями один за другим на него. Вспышек много, шума не меньше. Хит-визард не уступает. Можно было пойти простым путём, непростительное, и дело с концом, но ночь ещё не кончилась, а демонам хочется поиграть. Поэтому в какой-то момент, когда на улице появляется маггл [его разбудил шум или ещё какая-неведома вещь], он выбегает из дома, восстаёт скалой, почти посередине между двумя волшебниками, машет руками, а Франсуаза тоненькая, как ивовая веточка прячется за ним. Лепечет о спасении, о преследующем её мжчине и в конечно итоге воспользовавшись заминкой [хит-визарду нужно спасать невинных магглов] оглушает сначала первого, а затем и второго. А затем ждёт — появления обещанной подмоги, ещё магглов, всё министерство во главе с министром магии, но — тишина. Заколдованная улица со сладко спящими магглами по-прежнему дремлет и ждёт своей смертельной участи.

— Слишком много любят трепаться в этом Министерстве, — презрительно хмыкает Франсуаза возвышаясь над волшебником распластавшимся на земле в замысловатой форме, ещё одно заклинание — поднимает волшебника в воздух, и теперь уже двое удаляются в тот самый дом, куда Франсуаза хотела зайти одна. Дверь дома, напротив чёрного лондонского кэба, закрывается изнутри. Наложенные магические запреты почти сводят к нулю возможность попадания в это дом в ближайшие сорок минут, а этого может хватить на многое. Теперь палочка хит-визарда у неё — а своя собственная направляет мужчину в гостиную и опускает на мягкий ковер [дешевый и безвкусный]. Она подходит к нему ближе, смахивает челку со лба и пытается разглядеть — узнать знакомые черты, но нет, этого доблестного героя Франсуаза никогда не видела. Франсуаза отходит, берёт стул и ставит напротив. Садится.

— Просыпайся, — применяет магию пробуждения, не из приятных. Ломает руку, ведущую, в которой он держал волшебную палочку, так — на всякий случай, — так, и на чём мы остановились? Ах-да, аврорат, министерство магии, — напуганным голосом. Если они придут, то умрут вместе, печальная проза жизни, если нет — Франсуаза ещё не решила, в самом крайнем случае применит несложный обливиэйт и отпустит. Может быть. — а у тебя есть документы хит-визарда? Продемонстрируй, а то сейчас, это выглядит как нападение на невинную девушку в беде! Только посмотри на мои пальчики, — она демонстрирует тонкие запястья и длинные пальцы, избавляясь от белоснежных перчаток, дрожащий голос и огромные круглые глаза. Франсуаза знает всё о страхе и ловко может его имитировать, — трясутся. Я напугана, мистер хит-визард!