Он больше не видит снов — теперь кошмары его верные спутники (круглые сутки много недель подряд). Он морщится день за днём, глядя на себя в зеркало, не узнавая того, кого видит в отражении. Ему тошно, ему больно, ему гадко. Кто ты теперь? Спрашивает он себя, но ответа дать не может. Кто ты теперь, Фрэнк? Убогое подобие кого-то прежнего, человек без тени, огородное пугало? Но сочувствия он к себе не питает, жалости — тем более. Когда-то давно он себе обещал перестать быть слабым, перестать бояться, идти вперёд и назад не оглядываться. Обещания он привык держать, но сейчас просто не может быть тем, кем должен. Фрэнк был уверен, что его не сломать, волю не сломить, не ранить и не задеть. Но уже почти полтора месяца на себя он мало похож: чересчур худые запястья, рубашки и джемпера на два размера больше, иссиня-черные синяки под глазами — словно ходячий мертвец. Он не ищет себе оправдания, потому что выбора у него не было (нет и не будет). И если бы она не осталась жива, его бы уже давно не было.

В какой момент его жизни Алиса стала центром мироздания и точкой отсчёта — он знал, но вспомнить не мог. Ему казалось, что они были знакомы всю его жизнь: он помнил её пятилетней в крохотном голубом платье вместе с родителями провожающей на платформе девять и три четверти старших брата и сестру в Хогвартс, он помнил её первокурсницей в слишком большой для неё мантии в её первый день за столом их факультета, он помнил её на званых обедах и вечерах, в магазинах Косого и в лавках Каркиттского. Судьба сводила их раз за разом, давая шанс, которым Фрэнк не думал воспользоваться. Алиса стала для него божьим проведением, ответом на все его молитвы, шансом искупить грехи. Он надеялся и всем сердцем желал не допустить прежних ошибок, уберечь её от жестокой реальности, спасти от боли и страданий, которые она испытывала всю свою сознательную жизнь. Но оградить от мира её он не мог (и не хотел). То, как она взаимодействовала со всем, что её окружало, то с какой любовью она ко всему относилась заставляло его впервые за долгие-долгие годы хотеть жить, дышать полной грудью, улыбаться и ждать нового дня. Он нуждался в ней. Без Алисы ничего не имело смысла.

Двадцать седьмого августа ветер становится северным, а Фрэнк теряет ту, кого пытался беречь без малого три года. Его молодая жена исчезает, становится призраком, горьким воспоминанием и, вероятно, очередной жертвой в череде страшных убийств. На её поиски уходит трое суток — самых страшных в его жизни дней, когда он не имеет представления, что должен делать. Семьдесят два часа немого отчаяния и самоистязаний пешком по Лондону, слишком большому для него одного. Его мир сужается до банальной мысли, состоящей только из одного слова — «Алиса». Он уверен, что его мир исчезнет, если её больше нет. И то, что он нарушает все правила, уставы и инструкции — его не волнует. Он готов ко всему: увольнение, банкротство, апокалипсис, стать сквибом или даже магглом — всё что угодно, кроме её смерти. Четыре дня без еды и фактически сна дают о себе знать — Фрэнк постепенно начинает терять рассудок, и когда узнаёт о том, что Алиса жива, он не верит. Осознание приходит тогда, когда он видит её через стекло в операционной — мертвенно бледную (неживую). Ему становится невыносимо больно, и он уверен, что готов сбежать, дабы не видеть её такой. Но это не выход.

Он ночует в приёмной Мунго, несмотря на недовольство привет-ведьмы и дежурных целителей, не отходит от окна, ведущего в её палату, спит на полу под дверью и в конце концов становится похож на привидение, которое оберегает покой некой несчастной спящей принцессы в высокой башне. Все последующие пять недель он проводит у её постели, редко отлучаясь по неотложно-срочным делам и ещё реже домой (куда возвращаться без неё не хочет). Каждый день он читает ей, пока у него не начинает рябить в глазах, пока его не клонит в сон, пока он знает, что она его слышит. До тех пор, пока Алиса не придёт в себя, он не оставляет попытки найти способ её «разбудить». Она не перестаёт быть центром его мира, наоборот, он не в силах оторваться от неё. Фрэнк клянется себе (и ей), что никогда больше не оставит её одну. И не даст причинить ей вред. Он её — опора, он — её щит.

Ему снова снятся кошмары. В них Лестрейнджи отвратительно громко смеются глядя на него, их руки в крови, его тоже. Фрэнку кажется, что это кровь Алисы. И он изо всех сил пытается её найти. Знает, что нужен ей и слышит то, как она его зовёт (чуть ли не умоляет). Она плачет, задыхается, судорожно кричит, а он не понимает куда идти. Вокруг — чаща, напоминающая ему запретный лес. В кармане он ищет палочку и спешит прошептать заветное «Lumos». Вспышка. Он резко открывает глаза и видит её широко распахнутые глаза напротив. В следующие секунды его охватывает паника, он совершенно не знает, что делать: звать целителей, отсылать родным сов, радоваться, плакать, молчать или говорить. Она пытается сжать его руку, выходит откровенно плохо, но его это не волнует. Алиса снова с ним.

— Алиса, — он закрывает рот рукой, пытаясь подавить всхлип (рыдать сейчас не самое подходящее время), и выдыхает, — ты меня помнишь? Это я, Фрэнк, — он надеется, что она его не забыла, что она та, кого он полюбил, и что он для неё тот, кому она когда-то вручила своё сердце, — если тебе трудно или больно говорить, ты можешь просто кивнуть или сжать мою руку. Ты понимаешь где ты сейчас находишься? Мы в Мунго, уже пять недель. Ты не должна нервничать и пугаться, всё в порядке, — он убирает прядь с её лица, и аккуратно касается щеки, — тебя что-нибудь беспокоит? Не торопись, дыши, я буду здесь столько, сколько нужно. Я никуда не уйду. Я тебя не оставлю.