Хёнджину очень хотелось, чтоб его могли вылечить. И руку, и психику, и чтоб волосы отрасли длинными. Хёнджин хочет, чтоб те были по плечи. Или даже ниже.

Хёнджину нравится причёска Феликса. Но себе он такую же сделать не может. Не хватит длины волос. Джинни очень скучает по тому времени, когда он был блондином с длинными, мягкими волосами. Это было совсем недавно. Но безвозвратно утеряно.
И так расстраивает.
Может, господин Эванс уехал лишь потому, что Джинни стал некрасивым?..

— Я могу мешать..
Тихо предполагает Хёнджин, опасливо смотрит в сторону двери. Это просто доставка еды. Но Джинни боится, что, вдруг, придёт кто-то ещё… И что тогда ему делать?
Его пугают обыденные вещи. Звонок в дверь. Чужая квартира. Воспоминания всегда берут верх над здравым смыслом. И Хёнджин ждёт лишь только плохого.
Но оно почему-то опять не случается.

Его берут за руку, и он смотрит вначале на пальцы Феликса, а потом и на него самого. Джон тоже брал Джинни за руку. И Хёнджин смотрел на него. Они почти одного роста, Хёнджин чуть-чуть выше, но когда они рядом – это особо не чувствуется.

Феликс намного ниже Хвана. Он такой маленький, и пальчики у него коротенькие. Хёнджи чувствует это, ощущает. Как-то невозможно приятно. С Джоном тоже было приятно, тепло, безопасно. Но теперь Джон очень далеко. А Феликс так близко…

— Штаны будут как бриджи.
Хван пытается улыбнуться. Пожалуй, даже получается. Улыбаться Феликсу просто.
Приятно.

— Думаю, мне подойдёт.
Соглашается Хёнджин. Ему всё ещё странно, ему всё ещё непонятно и сложно принять происходящее. Его пугают чужие люди, и незнакомые места.

— Господин Эванс … то есть, Джон.
Американец почему-то не любит, когда Джинни называет его не по имени. Но он столько сделал для Хвана... И ему сложно говорить с ним неформально. Хёнджин старается,  он всё время старается сделать как нужно и правильно.
И это тоже, пожалуй, тяготит.

— Подарил мне пижамку, чтоб я спал хорошо. И мне правда стало лучше.
Первую ночь Хёнджин очень боялся. Они спали в одной постели с Эвансом,  который его вообще-то купил на пару ночей. Тогда у Джинни не было сменной одежды, да у него и нижнего белья не было, потому что в агентстве все уверены, что такая роскошь проститутке просто не полагается. И находиться вот так, в чужой квартире, в чужой кровати, не зная, что будет дальше – мучительно тяжело. Хёнджин тогда боится.
Но Эванс кутает того в одеялку и не трогает более.

А уставший за тот долгий день Джинни почему-то сразу засыпает. Сам тыкается куда-то в Джона, тревожно ворочается всю ночь,  но всё-таки спит. Может лишь потому, что американец говорит – надо спать. Спи, Джинни. Говорит Джон. И Джинни спит.

— Хорошо. Я буду стараться.
Зачем-то обещает Хван. Ему сложно. Просто сложно потому что он в чужой квартире. И до Эванса в таких местах Хёнджину было ужасно плохо. Всё это – не перечеркнуть так запросто, на забыть за один день. Джинни старается, правда. Но это сложно.

Парень уходит переодеваться в ванную. Запирается там, минуты две ничего не делает. Смотрит в одну точку, будто сейчас кто-то должен начать врываться к нему.
Колотить в дверь, ругаться плохими словами, что-то требовать.
Хёнджину нужно время. Потому он кажется медлительным человеком.

— Извини, я задержался.
Говорит он тихо, когда возвращается. Находит Феликса в кухне. Как ни странно, а одежда блондина ему даже подходит. Штаны и правда выглядят бриджами, но в остальном они будто носят одинаковый размер. Хёнджин кажется выше и больше, только без проблем умещается в штанишках Феликса и в его футболочке, благо та свободная и удлинённая, и Джинни так нравится. Чтоб не в обтяг.

— Всё подошло, спасибо.
Благодарит он Феликса. Мнётся в дверном проеме, но всё же заходит в кухню.

— Я помогу.
Он берётся за контейнеры с едой и тарелочки, старается всё разложить аккуратно. У Хёнджина заметный тремор в руках, хотя с виду он выглядит спокойным.

— Ты пробовал брауни? Это не слишком сладкое.
Хёнджин пытается выглядеть нормальным человеком. Но ему всё ещё нервно.
Только он виду не подаёт. Улыбается, что-то рассказывает. С Феликсом ему хорошо,  честно. Просто нервно из-за прошлого. Которое, увы, совсем не отпускает.