ivan krutikhin » иван крутихин
good man » хороший человек

Петр не доверяет Ивану с первой встречи. Подозревает тем особенным, едким чувством, которое возникает, когда видишь в другом собственное отражение, но не хочешь в этом признаваться. Ваня слишком хорошо его читает — улавливает малейшие изменения интонации, замечает, как дрогнул палец на спусковом крючке пистолета, помнит, что на его телефоне больше нет пароля. Это знание без позволения, вторжение в личное пространство, которое должно злить... но почему-то не злит до конца. Ваня же с первых минут чувствует в Пете родственную душу. Не того, кто его поймает, а того, кто поймёт. В его извращённой системе координат, Петр — почти чистый лист, на котором можно написать новую правду. Он ловит себя на мысли, что хочет, чтобы Хазин догадался. Чтобы увидел. Чтобы... принял. Это странное чувство — смесь охотничьего азарта и почти человеческой привязанности.

Каждый их разговор — драка без оружия. Петя задаёт вопросы, тщательно подбирая слова, а Ваня отвечает с лёгкой усмешкой, будто читает его мысли. Иногда он намеренно допускает "ошибки" — упоминает деталь, которую не мог знать, или слишком точно описывает чувства убийцы. Петя замечает это, его пальцы непроизвольно сжимаются, но он молчит. Молчит, потому что часть его уже понимает — он не хочет, чтобы игра закончилась. Не сейчас. Ещё не время.

Ваня наслаждается этим ощущением. Он видит, как Петя борется с собой, как его профессиональная холодность конфликтует с чем-то более тёмным, более... честным. Иногда ему кажется, что ещё немного — и Петя сделает шаг навстречу. И тогда... тогда всё изменится.

Петя боится. Боится не того, что Ваня может сделать с ним физически — он практически уверен в своей способности постоять за себя. Он боится чего-то более страшного — того, что однажды поймает себя на мысли, что логика Вани имеет смысл. Что где-то в закоулках его сознания уже живут те же тени, просто он никогда не позволял им выйти на свет. Этот страх гложет его по ночам, когда он лежит без сна и вспоминает, как легко было бы согласиться. Как... правильно это звучало бы. Груз на сердце от предчувствия правды и боязни провокации наружу. 

Ваня тоже боится. Его страх иррационален — он боится, что Петя окажется "как все". Что в последний момент сработает дрессировка, инстинкт хорошего полицейского и всё это — их странную, извращённую близость — перечеркнёт банальный арест. Иногда, наблюдая, как Петя склоняется над документами, он ловит себя на мысли, что хочет, чтобы тот догадался. Чтобы увидел. Чтобы... присоединился, чтобы гордился.

Между Петей и Ваней возникает странная связь — как будто они видят друг в друге то, что тщательно скрывают от мира. Петя, чувствующий уязвленность от отца, замечает в Ване ту свободу, которой ему самому не хватает. Ваня же, привыкший играть роли, впервые чувствует, что кто-то может его по-настоящему понять.

Это не просто интерес — это смесь любопытства и ужаса. Петя ловит себя на мысли, что некоторые идеи Вани кажутся... логичными. А Ваня, наблюдая за Петей, видит, как тот борется с собой — и это его завораживает.

Каждая их встреча, совместная работа — как ходьба по лезвию ножа. Петр задает вопросы, а Ваня отвечает, оставляя намеренные "ошибки". Он как будто проверяет: "...а заметишь ли? Поймешь ли?" Хазин замечает. И молчит. Потому что часть его уже втянулась в эту игру.

Ваня наслаждается этим. Ему нравится видеть, как Петя колеблется между профессиональным долгом и чем-то более темным. Он ловит каждый жест, каждое изменение в голосе.

----
♫ ooes — пепел

Так вот, что я хочу — сложные рабочие отношения, больные, извращенные (!) Ваня, как истинный нарциссический перверт, видит в Пете не просто родственную душу, но потенциальное продолжение себя — своеобразный "экзистенциальный трансплантат". Его манипуляции приобретают характер психологического давления: он получает садистическое удовольствие, наблюдая, как Петя балансирует на грани профессионального долга и собственных скрытых качеств характера.

Ваня предлагает Петру запретное знание (детали преступлений, известные только убийце и тд.) Петя сопротивляясь, тем не менее принимает этот "дар" (фиксируя в памяти, анализируя). Возникает порочный круг символического дарения-принятия, где сам акт передачи информации становится формой личного контакта. Кому не хватает острых ощущений — милости прошу к моему шалашу)0 Заявка максимально поддаётся корректировке, лишь бы найти желающего на роль мента-убийцы. Посты 4-8 к, пару раз в неделю или реже — договоримся.
п.с. мой персонаж для тебя — симбиоз бокова и хазина, слишком удрученной тупости и понтов не будет.

пост

с асей марк не жил уже недели две, не смотря на то, что она преданным псом ютилась на кухне и старалась изобретать новые рецепты — любовь не сыграла. равнодушие князева ее добило, хотя он абсолютно не считал, что груб с ней или аморален хоть в одном аспекте своего проявления. удалось выдохнуть с облегчением на любовном поприще, а вот в рабочих делах приходилось мириться с новыми курьезами. а точнее с коллегами, к которым нужно было еще найти особенный подход для сближения и более менее адекватной рабочей деятельности. забились о выходных.
князев до последнего не хотел тратить единственный выходной день на сомнительных «друзей», но адекватные варианты словно отпали все разом. тем более, нужно было находить общие знаменатели с коллегой, с которым не клеилось с первой фразы.  работать на негативе удовольствие сомнительное, с прихода в коллектив  общаться на ножах вариант неразумный. иметь хоть какое-то смирение необходимость жизни. да и бог терпел, и нам велел.

марк прокручивает в голове, как мантру «профессиональные обязанности остаются приоритетом». о сближении идти речи категорически не может,  или...
закуривает сигарету, переполненная пепельница оставляет за собой длинный след. почему-то, именно в этот момент захотелось затянуться дорожкой,
аж скулы свело и в носу защипало. скинуть наваждение помог еще один тип, который ругался как сапожник, но как сообразил марк, имел вес в этой компании и филигранно раздавал всем клички словно в этом была хоть единая надобность. будто это были блатные девяностые или еще хуже. обычно таких в детстве пиздят, как в последний раз, а в дальнейшим они становятся жутко злые и извращенные в своих наказаниях для других.  либо гадят за глаза, как этот индивидуум, что познал мир с негативной стороны.
— как не пытался узнать о тебе хоть что-то, все только плечами пожимают, долго думают и характеризуют тебя крайне положительно. так ли все на самом деле? — марк немного приукрасил, но вопрос с пристрастием остался открытым. после пары рюмок водки, в голове звенело. то ли доза была излишне мелкой, то ли пойло не вписывалось в обычное потребление. но здесь рыло воротить бы и не получилось. слишком скрепные повадки у всех. «не служил — не мужик», «не пьешь? значит больной», «нет бабы? а не пидор ли ты часом?» — лучше не отличаться от толпы и симулировать полную покорность. не дай бог презрительно даже обстановку пальнуть — уже вероятность, что ты не приживешься будет крайне высокой.

в основном компашка была старше. разве что кирилл бороздил просторы фантазии марка в немыслимых вопросах о том, какого хера он хочет походить на этих скуфов?
преобразиться в лысеньких мужичонков, которые видят свой хуй только брюхо втянув и быть вечно с недовольной харей? а плюсы? из другого государства сюда попал опер «хмурый». с больной улыбкой, вечным желанием выпить и нескончаемыми анекдотами. еще он шепнул грешным делом, что эти попойки длятся до утра. обычно водка кончается раньше, и вероятно, что в роли шныря теперь может быть марк. на что князев только улыбнулся уже мечтая упиваться видом, как дуло пистолета упирается тому в копчик.

кирилл высокий, а значит априори красивый. совершенно ничего не говорит о своей личной жизни и снизу вверх палит на всех, вроде без презрения, но будто знает больше. может быть, именно этот аспект князева и бесит... потому что тот действительно знает многое, хотя бы про коллективных язв и кого можно трахнуть из бухгалтерии. хрупкий совершенно не дает отвечать на вопросы кириллу серьезно, все сводит  к каким-то шутках полоумным, очень нездоровому юмору и надменно стебет ситуацию, что по факту они с никифоровым друг другу не нравятся, а все равно придется работать вместе. и почему-то ему настолько с этого весело, что марк уже не шифруясь наливает водку и осушает ее без закуски. лишь бы этот ебаный звон прекратился в голове и хрупкий наконец-то заткнулся. но боком рассматривать реакцию никифорова было любопытно....

глупо не признать, но с каждым глотком кир становится сексуальнее, что ли. хотя бы в сравнении с другими запахами, его держится в обонянии дольше, а хрупкий и вовсе кажется таким несуразным рядом с ним и недалеким. но после водяры высоких речей и не хочется. стол большой и широкий. все забились по компаниям даже сейчас. и только четверо мужиков сидят и не моргают от этого вида — где затесался и князев, как егор васильевич спорит на тему, что бутылка водки для его головы — эта такая мелочь. и марку хочется даже сотку поставить.

—  и это каждую неделю у вас так? — говорит  уже порядком хорошо накидавшись.  без стеба или упреков, лишь созерцая и надеясь на лучший исход без кровопролития.  на кой хуй еще и это? ему будней хватает. тушит сигарету и посматривает на никифорова щурясь.

— это друг твой лучший что ли? видимо, самый отважный, — издеваясь мямлит уже невпопад, мечтая прогуляться хоть на речном трамвайчике.
бесить никифорова слишком нравится. хоть одно занятное дело, помимо разговоров о баб и ебле за деньги.
а вдруг водки будет действительно мало? а сейчас белые ночи и кого проводить, кто нуждается больше? пока те пойло ждут, упорхнуть и дело с концом. правда что сочинить после... спать здесь точно не вариант.