- И да, и нет. Понимаешь... возможно, ты уже привык к нам и забываешь о том, что Призрачный город и есть загробный мир? - Хуа Чэн был очень серьёзен и даже почти суров. - Раньше, когда его ещё не было, душам приходилось скитаться по миру где придётся. Но в этом мире души Инь Юя нет. Это значит, нам нужно поискать дальше. Там, куда уходят безвозвратно. Это - путь для тех душ, кто смог отпустить свои сожаления и незаконченные дела. Путь, на который я, развоплощаясь, каждый раз боюсь попасть. На самом деле это хорошая дорога, и, когда душа выбирает её - это благо. Поэтому божества и заклинатели проводят обряды упокоения душ.
Они считали существование в демонической форме убогим и заслуживающим сострадания. Возможно, не так уж и неправильно думали - Хуа Чэн и сам осознавал все недостатки своего положения, он лишён множества смертных слабостей и потребностей, но он по сути уже мёртв, и стоило ли обременять Его Высочество любовью ходячего трупа? И то же самое касалось других - дух нерождённого, разве не лучше было бы ему отправиться дальше и попытаться вновь переродиться, уже не превращаясь в жертву тёмного ритуала? Мать, не способная оставить ребёнка одного, сын, переживающий за пожилых родителей... делает ли их потустороннее присутствие хорошо тем, кого они хотят защитить? Избавление для всех, новый шанс воплотиться в ином облике, обрести судьбу лучше, чем та, которая оборвалась.
И, в любом случае, разве хорошо быть скованным по рукам и ногам ограничениями? Сжигать себя ненавистью и местью, сходить с ума от любви, не способной уже принести плоды, ведь разве способен усопший созидать, мечтать, дарить тепло? В Призрачном городе хватало душ, искалечивших себя и продолжающих причинять вред и себе, и окружающим. Хуа Чэн не прогонял их, ведь в таком поведении вовсе не их вина. Одна из девушек в доме утех была прачкой, она едва сводила концы с концами, пока однажды ночью не осталась на улице - у неё не получилось купить еды или тёплой одежды взамен лохмотьев, и она была больна, не смогла даже добраться до того нищего закутка, который называла домом, так и умерла в грязном переулке скверных городских трущоб. Другую похитили и тешились с ней, пока она не умерла от издевательств и унижения - о, как же она пылала желанием отомстить обидчикам, но вот беда, когда девушка смогла воплотиться в сколько-нибудь осознанном виде, они все уже умерли, каждый своей смертью. Её стремление так и осталось навечно неутолённым.
Хуа Чэн прекрасно помнил историю каждой из них. И, хотя казалось, что он многими в городе брезгует и терпит непонятно почему - он знал, что за ними стоит, о чём они стенают по ночам, мечась под молочным светом луны, что заставляет их грызть камень от бессилия. Он принимал их - каждого.
Его Высочество Сяньлэ всегда рисковал своей безопасностью, отважно ставил на кон тело и душу, только бы хоть немного уменьшить количество зла на земле. Количество тех, кто станут неприкаянными духами. И ни одного из обитателей вотчины Хуа Чэна он никогда не осуждал.
Если тебе не ради чего жить - живи ради меня.
Понять и разделить эти идеалы, стать тем, кто способен им соответствовать. Он, демон, проклятый от рождения, может оберегать и наставлять на путь - не истинный, им наплевать на мораль и нравственность, не кормите их подобным бредом, но хотя бы на такой путь, на котором они смогут немного меньше ненавидеть и презирать себя.
- Мы не встретим никаких чудовищ и ничего ужасного. Опасность нас ждёт иного рода.
Хуа Чэн поймал Хаку за рукав и отвёл в сторону, ведь они двигались прямо посередине основного потока душ, стекающихся со всех сторон. Откуда бы они ни явились, посмертие для всех равно, одинаковое.
- Есть... пространство. Или состояние. Его трудно описать словами, но я бы сравнил его с дорогой, по которой уходят навсегда, и, чем дальше успели уйти - тем больше стираются воспоминания, эмоции и самая личность. Если Инь Юй смог убедить себя, что сделал достаточно, что ему больше нет места среди живых - мы уже опоздали. Но, если хоть что-то его ещё держит - он не успел уйти далеко, и у нас есть шанс. И мы... мы тоже будем терять себя, пока идём по ней. Ты в меньшей степени, ведь ты ещё жив, но меня она может забрать. Я слишком давно ей сопротивляюсь, и она не упустит возможность.
Он и представить себе не мог, что однажды сунется сюда добровольно.
- И ты... правильно понял. Задерживаться на самой тропе нельзя, иначе так и застрянешь. Не получишь очищения и возможности попасть на следующий круг жизни, но и вернуться обратно здесь не получится, будешь обречён скитаться по бесконечной тропе, пока полностью не растворишься. Смотри.
По бокам от дороги даже не мерцали, не колыхались, просто цепляли зрение, проявляясь на мгновения и вновь исчезая, сливаясь с окружающим печальным и бесприютным ландшафтом, даже не огоньки, не облачка, не сгустки... чтобы их назвать, в словаре не нашлось бы ни одного слова. Что-то, что есть и одновременно этого нет вовсе.
- Станешь таким, - Хуа Чэн выдохнул стылый, безжизненный воздух и двинулся дальше.
Какое-то время он вообще ничего не говорил, да и чувствовалось, что это пространство отрицает любую форму речи, лучше тут вообще рот не открывать лишний раз.
- Этой тропы на самом деле нет... она не такая, как мы видим сейчас. Но наш разум не готов воспринимать то, чем это место является на самом деле, пока мы не станем его частью. Нам нельзя. Это и будет означать конец.
Хуа Чэн наконец увидел то, что изначально искал. Высокую скалу, выдающуюся так, что её вершина терялась для тех, кто стоял у подножия. Он начал подниматься вверх - то ли прыжками, то ли полётом, слишком плавно для первого, но часто используя опору, выступы на неровной, очевидно вовсе необработанной поверхности горы. Казалось, она бесконечна, и это место наталкивало на сомнения, применимо ли к нему понятие времени, но река душ внизу почти не продвинулась вперёд, когда они оказались наверху.
Хуа Чэн улыбался, а его глаз полыхал нестерпимо ярко. Он решительно и властно взял своего спутника за руки, вцепляясь и осторожно, чтобы не причинить боли, и так крепко, что тот не вырвется, даже если утратит контроль над собой и поддастся панике, желанию сбежать. Здесь всё могло произойти. Всё вокруг пропитывала подлинная жуть, иррациональная, ни на чём не основанная - и правда ничего такого, что обычно пугает людей, вокруг не наблюдалось, кроме понимания, что перед ними движение в один конец в полную неизвестность.
- Сосредоточься на своей любви и не думай ни о чём, кроме неё, - почти что приказал он, никогда прежде ещё не говорил с Хаку таким тоном. - Ни в коем случае не отпускай меня.
Несуществующий ветер всколыхнул волосы Хуа Чэна, растрепал их. Так же взметнулись и кроваво-алые полы его одежд. Вокруг его рук, поднимаясь от кончиков пальцев к плечам, и от ног вверх поднимались туго скрученные спирали ослепительно-красной магической энергии. Вечная скала под их ногами - и та покрылась трещинами. Души внизу отшатнулись далеко назад в суеверном страхе - удивительно, что их в таком положении ещё что-то пугало, конечно, - начиная огибать скалу по огромной дуге.
Хуа Чэн призывал все три мира.
Где-то далеко, на Верхних Небесах, смутное беспокойство кольнуло Его Высочество Сяньлэ и Цюань Ичжэня. Даже Линвэнь. В мире людей те, кто ещё помнил второго бога войны запада, вздрогнули, замирая на секунду. Хуа Чэн безжалостно затронул всех. Абсолютно каждого, кто когда-либо знал Инь Юя и питал к нему хотя бы крупицу положительных чувств, каждого, кто не хотел видеть его смерть. Их эмоции вливались тонкими ручейками силы в могучий поток, созданный Хуа Чэном и Хаку.
Продолжая удерживать ладони Хаку одной рукой, вторую Хуа Чэн простёр к бледным толпам внизу - как будто открытым ему во всём их безликом размахе:
- Явись ко мне, Инь Юй! - он просто сказал это, пусть и громко, но его повелительный голос разнёсся над мириадами душ, будто трубный глас верховного небожителя над всеми верующими.
Толпа вспыхнула серебристым - но то были не души, с ними ничего не случилось. С каждой из них вспорхнули призрачные бабочки. Когда и каким образом Хуа Чэн успел создать их в таком количестве - неизвестно ни богам, ни демонам. Одна из бабочек, пролетая мимо, зацепила краешком крыла запястье протянутой руки Князя Демонов, и из моментально раскрывшейся раны хлынула кровь, окропляя округу. Кровь у него? Даже будучи раненым, он не должен был кровоточить. Но тут же стало очевидно, что Хуа Чэн проводит ритуал. И, видимо, в рамках ритуала его тело временно обрело подобие жизни.
- Кровью своей и именем своим я призываю тебя!
Лицо Хуа Чэна тоже обрело выражение невероятное, неописуемое. Как будто он полностью утратил рассудок. Лишь взгляд выдавал, что, хотя им и владеет пламенный, пылкий азарт борьбы с силой, который никто ничего не может противопоставить, он вполне в разуме.