♫ Saint Mesa - Wolf
Блэйк в Миротворцах с самого основания или около того. До апокалипсиса — сержант спецназа, прослывший слишком смелым, упрямым и удачливым для того, в чьи способности не входит бессмертие. Предан своим людям до мозга костей, но не показывает этого напрямую. Человек слова — и парадоксов. Он серьезно относится к долгу, работе и защите поселения, может быть строгим, жестоким и иногда кажется беспринципным, циничным придурком, но вместе с тем умеет развлекаться, шутить (черный юмор — его талант), проявляет доброту и глубокую привязанность к тем, кого считает близкими. Это заметно по его действиям, не по словам. Блэйк вообще не склонен бросать слова на ветер и сотрясать воздух зря. Кто-то говорит: его нужно излечить от одиночества. Однако он никого не подпускает к себе близко, словно чего-то боится, а если его спросить напрямую, придумает какую-нибудь отмазку или просто пошлет. Он же мужик, а мужики не плачут и не признаются.
22 октября на Дрейер Фармс, небольшое поселение, которому Миротворцы предоставили защиту, произошло нападение другой фракции — Своры. Кого не убили, захватили в плен, однако прибывшая подмога от Миротворцев не осталась в долгу. 1 ноября во время обмена пленными выяснилось, что кое-кто смог сбежать во время нападения. Кто-кто? Тот индеец-полукровка? Кто бы сомневался, что этот засранец избежит незавидной участи. Хрен бы его побрал, ему не место среди Миротворцев. Тогда почему ты, Сноуден, сорвался с места, чтобы найти индейца, который так тебя бесит? Потому что сам отправил его в Дрейер в качестве вооруженной охраны, хотя утверждал, что ему нельзя доверять? Или есть еще какая-то причина?
♫ Sleep Token - Rain
Дополнение от 18.08.2025: 22 октября группа мародеров и работорговцев поймала Хайрема после того, как ему удалось сбежать во время нападения на Дрейер Фармс. Последствия этого плена окажутся не самыми приятными для него: избиения, голод, холод, пытки... Также в плену у тех же мудил уже некоторое время находится девушка, которая тоже может сыграть важную роль в этой истории. Броситься искать парнишку, не особенно осознавая, откуда взялся такой порыв, ведь дело явно не в том, что Хайм всего лишь один из Миротворцев. И откуда это желание разорвать всех на куски за то, что с ним сделали? Тебе больно? Невыносимо.
Персонаж игрался, но мало. Упоминался вскользь. Я хотел бы переиграть историю Блэйка и Хайрема, но учитывая, что очень скоро придет время освобождать Хайма из плена, возможно, нам придется обсуждать события и контакт персонажей до 22 октября без игры (мы обязательно сыграем это потом), а также начинать игру с момента освобождения. Понимаю, что это сложно, но... так получилось :с 

Думаю, без лишних слов ясно, какие отношения предполагаются между Блэйком и Хайремом. Начнем со взаимной неприязни с самого дня появления Хайма в рядах Миротворцев — неприязни, незаметно переросшей в привязанность. Дикий щенок растопил сердце вояки? Почему у Блэйка негативное отношение к коренным или лично к Хайрему можем придумать вместе. Уже заиграно, что у некоторых Миротворцев несколько предвзятое отношение к индейцу, пусть даже он полукровка. Персонажи могли быть знакомы и ранее, до ЗА: Хайрем промышлял кражами в Буффало. Подобные отношения предпочитаю играть с одним игроком (такая вот ролевая моногамия), так что ты не будешь обделен вниманием. Буду крутиться вокруг тебя мурчавым котом, тискать и влетать в личку с громким топотом. Очень не против того же в отношении себя) Играть с радостью буду все: драму, стекло, веселье, приключалово, пиздец, жесть и нежнятину — я почти всеядный и люблю разнообразие. Заранее обсудим триггеры, кинки и это вот все; со мной можно не стесняться говорить о гештальтах и желаниях на игру. Я не падаю в обморок от жести и не закатываю глаза на нежности. И мне не интересна бессмысленная и беспощадная НЦа в каждом эпизоде; сюжету — да, НЦе тоже да, но к месту.
Почти все менябельно: имя, внешность (но это же Джилленхол, камон, его хочу видеть на форуме не только я хд), профессия (хотя я бы оставил его военным или околовоенным — это хорошо вписывается в деятельность Миротворцев и крайне полезно для выживаемости). Я бы оставил первоначальный конфликт и внешность «белого», потому что ну это же забавно, когда «гребаный индеец! — тупорылый бледнолицый!» неожиданно переворачивается с ног на голову)
Важный момент — ищу долгосрочную и активную игру. Вот прям до сюжетного «и жили они долго и счастливо и умерли вместе в глубокой старости» хдд Играть одним персонажем год — это для тебя много? Тогда мы не сойдемся: я играю годами.
Немаловажный момент — мне не хватает просто обмена постами и коротких обсуждений в лс, поэтому я за то, чтобы общаться и вне игры в тг и флуде, кидаться друг в друга мемасиками, хэдами, просто вдохновлять друг друга даже мелочами. В общем, хочется коннекта. Будет отлично, если ты так же, как я, любишь всякую форумную движуху. И мы пойдем в сюжетные квесты — это важное условие!
Хочется активной, живой игры, развития сюжетов, поэтому долгие задержки с постами, увы, не приемлю. Пост в 3-7 дней меня устроит, сам тоже буду стараться отвечать как можно скорее. К реалу отношусь спокойно и, если что, все понимаю, буду ждать и гладить. В отношении себя прошу того же — всякое случается. Пишу от 3к до бесконечности, в среднем 4-5к, к размерам постов не придираюсь (хотя милипиздриков не хочется), с радостью почитаю и рефлексию, и описания, если ты любишь добавлять подобное в свои посты. Как-то оригинально оформляешь? Отлично!) Птица-тройка или без нее — мне не важно. Но, пожалуйста, третье лицо (я плохо воспринимаю первое, хотя можно попробовать разок), к лапслоку отношусь норм, но предпочту классику с заглавными буквами.
И — пожалуйста! — будь адекватным человеком. Мы все люди со своими плюсами и минусами, но давай ценить друг друга и стараться быть комфортными друг для друга, понимающими людьми. Да, это крик души) Давай представим, что между нами десять шагов, и каждый из нас будет делать друг к другу по пять — равное количество. Даже если у персонажей все сложно, у нас как игроков должны преобладать комфорт, взаимопонимание, взаимоуважение и позитив в отношении друг к другу. Если какие-то пункты данной заявки тебе не подходят и ты в чем-то сомневаешься, если не уверен в своих силах и не уверен, что потянешь, подумай трижды. И это тоже крик души)
Заходи в лс знакомиться и делись своими постами) Я вот тут тоже скину парочку своих, чтобы ты понял, с чем будешь иметь дело :3

---

 О моем персонаже:
- наполовину коренной (индеец-полукровка, узнаваем по лохматой черной шевелюре с кудряшками, диким глазам, индейским побрякушкам и томагавку (который, возможно, ему подарит Блэйк?) а еще по запаху кленового сиропа);
- до зомбиапа был вором и взломщиком;
- это было вынужденно, потому что ему нужно было кормить семью, а вообще, он хотел в колледж и выбиться в люди, но...
- 24 годика;
- трейсер (паркурщик, короче; убегать от розог будет по крышам);
- cute but psycho. на вид милый, в душе добрый. но бешеный. и дерзкий. и по молодости может натворить глупостей, хотя так-то не дурак. была мысль устроить ему какую-то жесть, чтобы у него немного поплыла кукушечка (драмы мы любим);
- кусается;
- не нежный цветочек, но может быть ласковым, пока никто не видит;
- пока еще не совсем осознал, почему ему с девушками не очень, а другое не пробовал или не задумывался (возможно, он деми).

---

1

Сохранять спокойствие было слишком сложно в ситуации, когда твоя жизнь уже тебе, по сути, не принадлежит. Все тело трясло — до того сильно, что почти не ощущалась боль от ссадин и полученных при поимке ударов. Стоило фургону тронуться с места, как на Хайрема нахлынуло сковывающее чувство паники, с которым он тщетно пытался бороться еще какое-то время, уверяя себя, что живой он этим подонкам будет нужнее. Однако с каждой секундой, с каждой кочкой, попавшей под колеса фургона, иллюзия своеобразной безопасности исчезала все сильнее.
Он в плену. В плену у каких-то ублюдков, для которых человеческая жизнь была настолько же ценной, как плевок под ногами.
Бесполезно было вопрошать у каких бы то ни было высших сил, за что ему такое испытание. Бессмысленно было просить их о помощи. Глупо было искать взглядом хоть что-нибудь, что Хай мог бы использовать как отмычки, чтобы открыть механизм наручников. Ну, откроет он — а дальше что? Это не тупые полицейские, у которых можно отпроситься в туалет, а после сбежать через окно сортирной. Парень был уверен: стоит ему только пошевелиться и показать, что руки свободны, его мозги в тот же миг окажутся размазанными по стенкам фургона.
~ За несколько лет до эпидемии его друг Майк принес наручники. Настоящие полицейские. Где он их раздобыл так и осталось загадкой. Хантер примерно знал, как открыть механизм замка с помощью даже простой скрепки, и с энтузиазмом стал разбираться. Тренировался он не очень долго, даже когда дружки заковали ему руки за спиной. Тогда хоть и пришлось повозиться, но в итоге Кроу все же смог освободиться. «Мало ли, вдруг такое умение пригодится», — сказал тогда Майк, надеясь, однако, что никто из них не попадется во время очередного дела. Но даже если бы это случилось, Хайрем понимал, что спасти он смог бы только себя и того, кто был бы рядом с ним, если никто не обращал на них внимание. А если бы его не было рядом? ~
Не было в фургоне ничего подходящего: ни скрепки, ни шпильки для волос, ни куска проволоки… Хай пошарил пальцами за спиной — тоже ничего, даже на его ремне и в карманах, до которых он смог кое-как дотянуться.
Все равно не сбежать.
Когда он осознал глупость этой идеи, его еще сильнее начало накрывать чувством безысходности. Холодными щупальцами оно душило его, беспощадно выдавливая все самообладание и наивную веру в какой-либо положительный исход. Никто их не спасет. Никто не придет. Не будет будущего. Он будет жив лишь до тех пор, пока останется полезен, а главное, он потерял самое важное, что у него было — свободу. Не потому что сам был виноват в этом, не в наказание за преступления, даже не по ошибке, а потому что оказался не в том месте, не в то время, потому что за него все решили, не дав иных шансов.
Кроме смерти.
Кажется, даже ее у Хантера отобрали.
«Хочу домой. Хочу домой! Пожалуйста. Догоните этих тварей, убейте каждого из них! Спасите нас! Где же помощь? Они нас бросили? Решили, что мы того не стоим? Мы балласт, раз ферма сожжена, и от нее больше нет пользы?».
ШКРОМ!
Фургон наехал на что-то, и громкий звук рванул по днищу. Авто тряхнуло, однако они не остановились. Тряска вырвала Хайрема из мыслей, он поднял взгляд на остальных, кого так же захватили, и к горлу подкатил ком стыда: он был тем, кто должен был защищать их всех, а в итоге, жалкий, избитый, с кровавыми потеками по лицу — ничтожный! — сидел рядом и ничего не мог сделать. Нет, о них просто не могли вот так просто забыть, списать, бросить. Просто никто не знал, что они в плену. Если бы Миротворцы знали, кто напал на Дрейер, они бы пришли за своими людьми. Наверняка…
…Возможно?
«Мне страшно».
Сложно признать, да?
Тррруууус.
Его передернуло. Расхерачило мысли по всему сознанию, как гнилые внутренности по колесам и днищу авто. Накрыло черным целлофаном удушающего отчаяния. Выжгло изнутри жестоким пламенем глубокой обреченности.
Трусссс!
Довольно странная разновидность отваги — признаваться в своей трусости.
Весь оставшийся путь Хайрем провел в каком-то глухом мареве безнадеги; не видел и не слышал ничего вокруг себя — и не хотел. Это нежелание воспринимать реальность вцепилось в него как единственное, тщетное, в общем-то, спасение, будто он, как ребенок, закрыл руками лицо в надежде, что сможет стать невидимым. В нем, казалось, не осталось ничего: ни былой дерзости, ни бунтарства, ни смелости, ни воли к жизни. Только первородный ужас — то самое чувство, которым наделены все живые существа, которое вынуждает двигаться и прирастать к земле в невозможности пошевелиться, которое рождает смятение и убивает все разумное прочее.
Потом их куда-то вели. Свежий воздух, насколько его можно было назвать свежим, немного отрезвил Хантера. Он смог немного осмотреться и нашел занимательным тот факт, что база напавших на ферму подонков находилась в…
Это что, полицейский участок? Иронично.
А потом их разделили. Кроу отвели в другую сторону, точнее, вниз. Почему..? Ах да, он единственный в военной форме. Это значило лишь одно — ему пиздец. Теперь Хай понял это окончательно и бесповоротно, от страха его снова начало трясти, ноги с каждым новым шагом становились все более ватными, не слушались, дышать стало слишком трудно от пугающего волнения и трепетно колотящегося сердца. В ушах шумело, а перед глазами все плыло, пальцы немели, а губы, казалось, посинели, словно их заморозило.
«Я хочу жить». А еще он, кажется, догадывался, с каким намерением его увели. Нет, Хайрем не сдаст своих, даже если его решат мучить. Он выдержит все!
— Куда вы меня ведете? Что вам нужно?
Вместо ответа — удар. Толчок в спину, болезненный и грубый, отвратительно равнодушный.
Бесите.
Не сопротивляйся.
Решетка. Клетка. Холодок по коже. С него сняли наручники, но не отпустили, приказали снять бронежилет. Жаль, это была ценность теперь, и она достанется какой-то мрази. Хайрему стало жаль и совестно, что не вернет этот бронежилет тем, кто его ему выдал; он подвел их, не оправдал ожиданий, не справился с порученным ему делом, и никакое критическое мышление, что врагов было больше, не помогло ему избавиться от чувства вины.
Когда Кроу схватили за плечо, он уже не слышал, какими словами его называют и как вспоминают его мать и весь его краснозадый род. Его обуяла такая злость, такое чувство несправедливости, что внутри зашевелился дикий зверь, агрессивный и неуправляемый, который захватил сущность Хантера и контролировал его.
Бесите!!
Сопротивляйся.
Он вырвался, вывернул чью-то руку, оттолкнулся от земли, налетел на кого-то — дьявол их разберет, парень не видел лиц, не соображал, кто перед ним: он боролся за безликую иллюзию свободы. Гибкий, юркий, Хайрем двигался быстрее, чем думал, он не успевал испугаться преград прежде, чем расправлялся с ними; перешагнуть, перепрыгнуть, зацепиться… Он ходил по краю крыш, нырял в окна, карабкался по стенам, как ебучий паук, смело смотрел в глаза риску. Кажется, он успел еще заехать кому-то коленом в лицо…
ТУДХ!
— Х-эх!
Ударом его развернуло и швырнуло на пол. Перед глазами все резко расползлось, покраснело, почернело, затем вульгарно ворвалось белыми вспышками. Хайрем притянул руки к голове, защищая ее от новых ударов, которые показались ему слишком тусклыми и короткими, будто школьники только успели познать сладость превосходства над слабым — даже тот снайпер бил сильнее. Потом резко стало неуютно, холодно: горячей кожей сенека почувствовал бетон, на который его бросили уже без куртки и футболки. Он был дезориентирован и не понимал большей части происходящего.
СОПРОТИВЛЯЙСЯ!
«Не могу». Болела голова, что-то мерзко скользило по коже; его трогали, его тянули за руки вверх, его вынудили глухо застонать, когда металл кусаче врезался в запястья, а суставы вспыхнули от веса собственного тела. Все затихло, и через какое-то время Хантер снова очнулся, едва не заорав от боли в руках. Он пытался привстать на пальцах, но надолго его не хватало, пытался зацепиться за прутья, упереться в них ботинками, лишь бы уменьшить давление на запястья, однако у него плохо получалось. Кисти уже затекли, его мучила сильная боль, его разрушал страх ожидания и еще больший страх предстоящего. Черт возьми, он даже не имел возможности хоть как-то высвободиться: очень умно — подвесить его так, чтобы не было возможности ни подтянуться, ни добраться до замка наручников.
Чем дольше Хай висел прикованным к решетке, тем хуже у него получалось сдерживать чувства. Ему хотелось по-звериному выть, слабовольно хныкать и просить его отпустить. Ничего из этого он себе не позволил. Даже когда в клетку вошел какой-то мерзкий тип. Хайрем брезгливо поморщился от ощущения чужого прикосновения к своей коже, и вместе с тем почувствовал себя еще более беспомощным и незащищенным, как зверь, которого развернули открытым животом вверх.
— Убери руки, — процедил Хантер.
Пусть ему и было страшно, он продолжал вести себя как и всегда, когда до него пытались доебаться белые. Лебезить перед ними он не собирался ни при каких обстоятельствах. Уж лучше у него руки отсохнут, чем он станет пресмыкаться перед ублюдком.
— Не знаю, о чем ты там хочешь потолковать. У меня есть только одно, что мне бы хотелось тебе сказать — отъебись.
Индеец никогда не сдается. Индеец умирает с честью.

2

Предложение было неплохим, если так подумать. Жаль, что невыполнимым. По крайней мере, у них двоих была бы аптечка, пусть Хайрем и не был уверен, что поделился бы своей добычей с озверевшей девчонкой, которой ничего не стоило затушить бычок об живого, ни в чем не виноватого человека. Не очень хотелось думать, что у нее не было иного выхода, и из нее просто сделали никчемную тварь, которая была готова на все ради хоть какой-то иллюзии жизни. Не в том положении он был, чтобы оправдывать кого бы то ни было. Сколько пройдет времени прежде, чем сам Кроу опустится до того же?
Парень зыркнул на нее. Фыркнул. А что не так? Разве она не такая же? Разве она не пыталась поступить с ним точно так же? Они ведь сейчас были почти что равны: она — женщина, ослабленная нехваткой нормальной пищи и психологически нестабильна, он — избит и ранен. И тоже, в общем-то, не в лучшем моральном состоянии. Оба заперты, оба хотят выжить, обоим, по правде говоря, посрать друг на друга. Что там какая-то пощечина в сравнении с ожогом? Чем эта Эйс не довольна?
Мы (в) одной крови.
Глупо было отказываться от свежей подстилки и тем более от пледа — ночи нынче уже прохладные. Интересно, сколько все это стоит в расчете на мразотную жадность? Как сильно нужно будет отработать на девчонке? Бить по лицу или рукам? В живот? Разумеется, Хантер понимал, что в лучшем случае даже за избиение Эйс ему бросят какую-нибудь вонючую тряпку. Стоило оно того? Врезать по лицу он мог, но бить женщину ему не хотелось — даже за плед и аптечку. С чего он вдруг вообще начал думать об этом?
— Было бы неплохо, — Кроу хмыкнул, снова обратив внимание на мужика. — Такой сервис нравится мне больше.
Он криво улыбнулся тому — почти издевательски. Будто урок, который ему преподали жесткими ботинками по ребрам, прошел зря, ничему так и не научив пленника. Хантер словно играл на удачу: он выполнит условия, почти по-дружески, однако и оплату хочет получить тоже по-дружески приличную. Давай договоримся.
Мы не договоримся.
Он знал. Заранее знал, что под ногами у него натянута тонкая леска без страховки, по которой он шагал над пропастью, пританцовывая, на потеху публики. И хорошо понимал, что острый язык не доведет до добра — никто еще и никогда не прощал Хайрему его подколы и неуместные шутки, равно как и дерзость. Он как будто не понимал, что в нынешнем положении ему не стоит демонстрировать свой дурацкий характер. И черт бы побрал нежелание показать себя слабаком. Нет, он намеренно хамил, выводил из себя, выебывался, чтобы в один момент запоздало вдруг осознать, что стратегию выбрал неправильную. Ему ведь говорили. Его предупреждали. Он даже уже получил по хребту за свои выходки. Его, как тупоголового подростка, уже отчитали за самовольство. Но что ему тогда оставалось делать: принять судьбу и пригласить ублюдков в гости, чтобы те похозяйничали в месте, которое Хай звал домом? А теперь он должен упасть на колени и молить о пощаде?
Гордость пришлась не к месту.
«Я вас не боюсь», — это он хотел сказать своими глупыми насмешками? Но он боялся. Его трясло не только от боли и усталости. Он был похож на щенка, что забился в угол и рычал, щелкал маленькими зубками, старательно отпугивая от себя хищника, как будто тот не мог просто вцепиться в хрупкую, мягкую шею и переломить ее одним щелчком. Холодком по коже прошлось подозрение, что тупая считалочка ничего хорошего не предвещает. Доигрался. Допизделся. Дрожь ледяными мурашками опустилась по спине, когда палец в итоге указал на Хайрема. И что теперь? «Мне пиздец».
Парень попытался сопротивляться, когда его выволакивали из клетки. Будь он в лучшем состоянии, может, это и сыграло бы ему на руку, супергерой хуев, и он мог бы постараться отбиться и сбежать — как будто его поимка не показала, что это невозможно. Однако он едва волочил ноги, почти не сопротивлялся, уже зная, что его ждет: труба в руке ублюдка оказалась куда более убедительной, чем простые угрозы. Вместо аптечки и пледа — удар. И без того помятые ребра заныли, Хайрем не выдержал и рявкнул, попытался в очередной раз вырваться, наверное, чтобы отползти, как трус, или закрыться и без того побитыми уже руками. Просто инстинкт. Просто жалкая попытка избавить себя от боли. Ничего не вышло. Еще удар, глухо прозвучавший в грудной клетке; что-то хрупнуло, разлилось по телу мгновенным огнем. Индеец заорал, не поняв, откуда у него взялось столько сил на крик, в глазах начало темнеть, но спасительное небытие не пришло, заменяя собой слишком херовую реальность. Оно в панике отступило, лишив своего подопечного сил бороться. А он все равно попытался. А может, просто споткнулся о свое же тело. Лицо ткнулось в холодную землю. Она пахла сыростью, измятой, пережеванной ботинками осенней травой, гнилью. Поражением.
— Отъебись, — руки не слушались, загребая землю в попытке не дать себя раздеть. Как там о нем говорили? Неистовая тяга к жизни? Неистовый идиотизм. — Убери… ру… ки…
Тщетность попыток огрызаться демонстративно опозорены новыми пинками. Все пустое, бесполезное. Ему уже не хотелось бороться. Взгляд удрученно уперся в повязку с птицей, что белела на фоне грязи: не сберег, не справился, разочаровал. Они будут его искать? Вряд ли. Решат, что был убит еще на ферме. Они даже не знают, где он, что с ним, да и к чему ненужная трата времени и сил, чтобы найти и помочь одному человеку. Даже если попытаются, скорее всего, не успеют.
Хайрему больно. Так больно, что он потерял волю держаться за свою жизнь. Он взревел, рванул ладонями по земле, уткнулся лбом в землю и замер, стиснув зубы, чтобы позорно не всхлипывать вслух. У него уже ничего не осталось: ни сил, ни желания, ни гордости. Лишь бы все уже закончилось, и его оставили в покое. Тело безвольной куклы послушно подчинилось рывку, звякнули цветастые индейские побрякушки, усталый взгляд под дрожащими веками вцепился в черты мучителя, словно пленник собирался с силами, чтобы выплюнуть очередное оскорбление, побледневшие губы разомкнулись, из горла вырвался хрип:
— Хв… ть-т, — затем громче, не опуская покорно взгляда, будто парень жадно пытался глотать воздух, пока была возможность, или заикался от подступающих рыданий: — Хва-тит.
Победил не тот, кто вывел на эмоции. Победил тот, у кого палка.

3

Парень слушал и кивал. Он знал, что даже те территории, которые уже обчистили на предмет полезных находок, могут скрывать еще немало припрятанных сокровищ. Ему было это известно не только из своих похождений за все то время, что он шел до Нью-Йорка один, но потому, что бывал в домах до апокалипсиса на правах вора, который забирался в жилища не через двери и рыскал в самых неочевидных местах. Люди в своей кусачей за пятки паранойе всегда прячут что-то дорогое и интересное в укромных местах, куда другие и не подумают заглянуть: деньги в бачке унитаза, фото любовницы в пыльной бабушкиной супнице, драгоценности, вшитые в коллекцию дурацких плюшевых зайцев… Камеры скрытого видеонаблюдения в пупке Винни-Пуха. Даже жаль, что больше это было не нужно. Но были и другие тайники, с которыми сталкивался воришка. Когда-то они вызывали насмешливый хохот, а теперь могли оказаться самой желанной добычей. Чего стоит коллекция сладостей, бережно хранимая пятнадцатилетним толстячком в коробке с детскими экспериментами по химии?
Если они с Айрис все же решат заняться поисками чего-то пригодного для поселения, Хай был уверен, что с пустыми руками они не вернутся. Пусть даже это будет начатая банка соли или витамины для беременных с почти истекшим сроком годности.
Он снова кивнул, словно отгонял при этом мысли о наживе и ругал себя за неуместную тягу снова заняться поисками того, что до прихода к Миротворцам помогало ему выживать. Теперь ему это было не так нужно: у него была крыша над головой, собственная постель, еда и безопасность. Пусть даже за все это ему приходилось расплачиваться недобрыми взглядами и даже парой-тройкой оскорблений с риском получить по наглой индейской морде. Они на разведке, в патруле, напомнил себе Хайрем, у них есть определенные задачи. Это не прогулка и не игра в поиски сокровищ, не квест с побочными заданиями.
Вся жизнь — один бесконечный квест.
— Всегда нужно быть начеку, — Хай улыбнулся.
Казалось, он никогда не расслаблялся настолько, чтобы забыть об опасностях и превратностях судьбы. Когда твоя участь — быть изгоем просто по факту рождения, даже будучи невиновным выглядеть в глазах других ничтожеством, волей-неволей учишься оборачиваться при каждом шорохе за спиной и изучать окружение не потому, что оно вызывает интерес, а потому что несправедливость и предвзятость острым, как игла, обвинением могут в один миг разрушить все: незапятнанность, веру, будущее, мир… Кому поверят с большей охотой — честному гражданину в пропахшей наигранной белизной рубашке или замызганному индейцу?
Ответ очевиден.
В графе «отец» — грех.
— Пф, я же не ребенок! — Кроу поднял глаза к нежно-светлой синеве неба. — Могу за себя постоять.
Стало неловко и стыдно от понимания, что хрупкая девушка намеревалась защищать его. Он что, настолько жалок и беззащитен в ее глазах? Со своими недругами сенека как-нибудь разберется сам, не втягивая в это Айрис. Еще не хватало ей стать жертвой, по которой прокатится локомотив чужих высокомерия, злобы и неподчинения.
— Все в порядке.
Хантер снова улыбнулся, постаравшись вложить в свою улыбку как можно больше убедительности и простоты, будто его вообще не волновало отношение людей. Обычно это срабатывало. Кто станет сомневаться в уверенном искривлении истины под толстой белиловой маской с цветным носом весельчака?
Рано или поздно им все равно придется его принять и привыкнуть к его звонкому существованию. Не им, так кому-то еще.
Если койот не ворует овец, значит он — собака.
В какофонии птичьего пения рваным ритмом скрипели изрубленные ржавчиной далекие качели. Их скрежет уносило эхо ветра, служа призывным колоколом тем, кому уже не было суждено познать ни одну из радостей жизни. Да и жизни, в общем-то, тоже. Хайрем остановился, прислушиваясь; его взгляд был устремлен куда-то в густую листву, слегка подернутую смертоносным дыханием осени.
— Слушай, как думаешь, мы найдем здесь парочку нерфов? Всегда хотел такой!
Парень повернулся к Айрис, глаза его горели сумасшедшим энтузиазмом, словно он сожрал парочку особых грибов. От задумчивости его не осталось и следа. Хай нетерпеливо переминался с ноги на ногу, готовый броситься в первый же дом, отмеченный катастрофическими следами, некогда оставленными маленькими монстрами — еще до того, как часть из них и правда превратилась в вечно голодных чудовищ.