Холод зимнего сада впивается в лицо острыми иглами едва они переступают порог. Легкий шелк бального платья, ничуть не защищающий от пронизывающей сырости, заставляет ее непроизвольно сжиматься, даже несмотря на плащ.
Ее наряд был рассчитан на путешествие в добротной королевской карете, обитой бархатом, а не на прогулки по ледяному царству, где гуляют сквозняки.
Королева едва подавляет дрожь, чувствуя, как по коже бегут мурашки и обводит взглядом застывшее великолепие – хризантемы, превращенные морозом в полупрозрачные скульптуры, стеклянные стены и потолок, расписанные причудливыми, нечеловечески совершенными узорами инея. Красиво. Мертво. 

Катари поворачивается к Алва, пряча руки в складках плаща, пытаясь придать лицу выражение спокойной усталости, хотя губы бледнеют от холода. 

— Соберано, — лишь легкая хрипотца выдает напряжение в горле. — не находите ли вы, что ваш выбор танца… был несколько… — Она делает крошечную паузу, подбирая слово. — Слишком "в лоб", если вспомнить ваши собственные планы? Вы устроили целое представление.

В ее тоне нет открытого вызова, только вежливость, под которой сквозит та самая обида, о которой Алва, наверное, и не догадывается. Он держал ее так близко. Слишком близко. Его рука на талии, запах полыни от его одежды, тепло его ладони – все это смешивается в голове в тревожный, непонятный клубок. Она королева и обязана играть роль, но под тонким слоем бравады копошится жалкий, унизительный страх неопытности. Его намек на "южную сладость" теперь кажется не дразнящей перспективой, а пугающей пропастью. 

Всплывают смутные, далекие воспоминания об Эпине. Любящие кузены, конечно, часто оказывались рядом, но они в силу возраста были поглощены своими делами, обучением, тренировками, девушками куда старше нее. Для них она была вечной девчонкой, с которой возятся из родственных чувств. Никаких тайных свиданий в саду, никаких украденных поцелуев за конюшнями. Ее юность прошла в тени интриг и подозрений о происхождении, а не в сладких глупостях. Ее "практика" ограничилась робкими фантазиями, почерпнутыми из запрещенных матерью романов, да редкими, ничего не значащими прикосновениями рук кавалеров на официальных приемах в родительском доме. 

А теперь перед ней стоит этот самоуверенный, циничный маршал, чьи любовные похождения, кажется, могли бы заполнить библиотеку. 

Мысль о возможном поцелуе здесь, среди ледяных цветов, вызывает новую волну панической неловкости. Как целоваться, когда зубы стучат, а пальцы коченеют? Это будет не страсть, а фарс.

Она точно выбрала не самое удачное место для свидания. Если кто-то из гостей заглянет под заиндевевшие стеклянные своды, они увидят жалкую картину: маршал Талига и дрожащая королева в своей накидке и бальном наряде посреди ледяной пустыни. Что они подумают? Что Алва издевается? Выставляет ее дурочкой? Или того хуже – пользуется ее неопытностью и страхом, заманив в холодную западню? 

— Все решат, что вам доставляет удовольствие пытать меня холодом, пользуясь своей властью. — она еле сдерживает нервозный смешок. — Простите. Я думала, что у графа хватит ума хотя бы заделать здесь щели...

Признание в недальновидности дается тяжело. Кажется, весь этот проклятый бал – череда ее ошибок: нелепое платье, невовремя снятый плащ, теперь этот дурацкий сад. Ее не учили выбирать места для тайных свиданий. Мать твердила о скромности и благочестии, а не о том, как не замерзнуть насмерть во время интриги.

Маршал ухмыльнулся.
Руки спокойно лежат на подлокотниках кресла и синие перстни, украшающие длинные красивые пальцы, переливаются в тусклом освещение будуара, мерцая подобно звёздам. По его бледному лицу, отличавшему его от сородичей южан, мелькнула ироничная тень. Он медленно моргнул, пока Королева говорила, и на пару мгновений переместил взгляд немного в сторону.
За пределами замка бушевала, распаляясь, зима.

Его Королева молода, прекрасна и немного наивна. Она красива, не глупа и запальчива. Вспыхнула как пламя и съежилась холодом, как вьюга, скребущаяся в её окно. Что уж поделать, такой возраст: открывшиеся возможности, пришедшие под руку с чередой опасностей; мечты, бьющие в глаза манящей яркостью, скрывая в отблесках таящиеся трудности и беды; и это безумное, неуёмное желание скорее всё успеть. Одним словом юность.
В её годы маркиз Алвасете, обученный отцом искусству ядов, достигший блестящих высот в Лаике, уже служил оруженосцем у генерала Фок Варзов в чине теньента. Каждый день в тогдашней жизни был неизмеримо важен, каждый казался окном к полному приключений будущему. Тот Рокэ Алва мечтал о военных свершениях, вдохновлённый примером отца и своих предков. Поклявшийся служить и быть достойным памяти Карлоса и погибших братьев.
Прожить жизнь за них...
Теперь же эта жизнь уже махнула на одиннадцать лет вперёд, за которые изменилось примерно всё. И первым в этом списке был сам  Маршал Талига.

Может, стоит вспомнить того себя?..
Да, нарисовать в своей голове на пару мгновений, мысленно закатить глаза над самим собой и снова взглянуть на свою Королеву - такую же юную, как тот Рокэ, такую же решительную и старающуюся жить изо всех сил.

И напуганную.

Рокэ подождал, пока Катарина договорит. Нехорошо перебивать Её Величество.
Этим вечером их беседа вышла на разных языках. Может быть, это и лучше. А может и хуже. Но как бы то ни было, он дал слово, и не собирался его нарушать.

Рокэ встаёт с насиженного места следом, но медленно, как будто нехотя. Однако, поднявшись, тут же выпрямляется: военная выправка, кэнналийская гордость и самоуверенность всех Алва легко читаются в раскинутых плечах и каждом малейшем движении.

- Как будет угодно Вашему Величество, - согласно отвечает Ворон, приклоняя голову.

Голос его звучит спокойно и мягко, совершенно не отвечая напряжённой сдержанности юной Королевы.
Он делает шаг в сторону, будто бы собираясь уходить, но тут же останавливается, замирая, как человек, который вспомнил о чём-то важном.

- Позвольте только одно, напоследок...

Алва подходит к Королеве совсем близко. Длинные иссиня-чёрные волосы свисают вдоль бледных щёк, а глядящие на Её Величество синие глаза горят как два сапфира. За этот взгляд Ворона считали демоном. Синие глаза Смерти - его унаследовали все потомки Октавии Алва, сделавшейся Святой Октавией Оллар. И хоть кровь её разбавлялась, «сапфировая нить» тянулась сквозь поколения уже четыреста лет. Когда-то Долорес Алва говорила, что среди всех её детей только Рокэ и Кассандра напоминали свою великую прародительницу. И если Кассандра походила на неё общим видом и тем, что была женщиной, Рокэ сделался мужской версией древней Королевы.
В такой близи взгляд его казался почти нечеловеческим, хоть Алва и не прилагал к этому никаких усилий. Что бы не приписывали Кэнналийскому Ворону, он не спорил, ведь Смерть действительно всегда была к нему слишком близко.

- Вы правы, Ваше Величество, - голос его зазвучал тяжелее и серьёзнее, - всё, что нас окружает, это война. И не у всякого есть силы принять, что, раз вступив в неё, уже невозможно выбраться. Битвы на полях сражений начинаются и заканчиваются, но в умах людей они не перестают никогда. Ваши сражения будут именно такими. Сегодня я многое наговорил моей Королеве, - его глаза блеснули усмешкой, - но вот что запомните твёрдо: выбирайте союзников тщательно, так, как если бы от каждого принятого решения зависело, в какую сторону качнётся чаша весов чьей-то невинной жизни. И не спешите привлекать к себе тех, кто легко падает к Вашим ногам. Так же быстро они падут от чужой шпаги. Или чужого слова. И ещё...

Рокэ снял с пояса кинжал, длиной с локоть, и вынул из чехла. Плоское четырёхгранное лезвие блеснуло переливом в свете огней, перебегающим на раскинутую в две стороны гарду, прямиком к тёмному сапфиру в навершии - такому же, как глаза его владельца.

- Это дага, - пояснил Ворон, глядя на Её Величество с серьёзностью учителя, - клинок для левой руки. Предназначается для отведения удара, а при грамотной атаке даже для обезоруживания противника. Вы можете использовать его для защиты.

Не спрашивая разрешения, Алва взял Королеву за правую руку и вложил в неё огромный нож. Ещё один шаг, и он встаёт совсем близко, чуть позади, со спины, поднимает её руку и направляет вперёд, показывая верную траекторию удара.

- Держите крепко, вот так, - он положил свою ладонь поверх её, аккуратно прижимая к рукояти. - Не сомневайтесь в ударе. Но помните: иногда хватит одного намёка.

Не отпуская Королеву, Рокэ снова встал к ней лицом, но на этот раз поднял её руку вверх и направил на себя самого. Лезвие клинка легло к его оголённой шее, под левую скулу.

Его прикосновения твёрдые, уверенные, но не грубые. Он снова заглядывает в самую глубь хрустальных глаз, смотрит спокойно, прямо и смело. Словно был в любую минуту год в тому, что Катарина надавит на клинок и вспорет ему артерию.

- Я бы мог выразить надежду, что Вам не придётся его использовать, Ваше Величество, - произнёс он, не моргая, - но это было бы ложью. Слишком многое я повидал на этой войне. Но я обещаю Вам: вы не повторите судьбу предыдущей королевы. Я никогда не отрекаюсь от своих слов и не отступаю от намерений. Я сделаю всё, чтобы защитить Вас. Чего бы мне это ни стоило. В остальном да будет воля Вашего Величества.

С этими словами он отнял от себя её руку  и, поднеся к губам, поцеловал сжимавшие клинок пальцы. После чего отступил и направился к дверям.
Дойдя, Ворон обернулся и на тонких губах вновь заиграла мягкая и самоуверенная улыбка.

- Будем считать, что этот клинок - мой первый подарок Вашему Величеству как Вашего верного фаворита. Пускай он и больше практичный, чем красивый. Желаю доброй и спокойной ночи моей Королеве.

Потомок Рамиро Предателя, враг всех Людей Чести, учтиво поклонился Королеве Олларии и покинул её будуар, затворяя за собой дверь.