| сириус – пятно на роду черное; кровь дурная да прокаженная. сириус – ошибка родителей, что должна была быть смазана о простыни шелковые лет шестнадцать назад. сириус – ее ебаное бельмо на глазу, ее мотивация для успешного круциатуса. сириус – ее чертово проклятие и гребанное наваждение. сириус – тот, от кого она не должна, а просто обязана избавиться, чтобы вновь почувствовать себя собой и жить дальше. он угрожает ее привычному укладу жизни и мыслям правильным. он угрожает ее существованию в балансе, расшатывает маятник ее выдержки и самообладания.
bellatrix
каждое её лучшее воспоминание было [ и будет ] связано только с ним.
марлин точно вспомнить не может, когда именно сириус в её жизни появился; разве он не был там всегда? разве хоть какая-то часть её жизни не была связана именно с ним? пока остальные слизеринцы презрительные взгляды на него бросали, и клеймили позором семьи, марлин в ответ на них смотрела так, словно своим взглядом убить была способна. насколько же сильно её от этих предрассудков тошнило. насколько же иногда ей хотелось рассказать всему миру о том, насколько сириус потрясающий. и что одна его улыбка стоит парочки жизней тех самых недоумков в зелёном. но ей казалось, что подобное будет уже слишком; или нет? где та грань, в которой их привязанность друг к другу перестанет казаться окружающим [ и им самим ] чем-то обыденным, нормальным? марлин не знала, и проверять очень сильно боялась. что, если сириус, джеймс, или ещё кто-то из близких друзей подумает, что она таскается с ними только из-за того, что влюблена в сириуса? что, если её вдруг начнут воспринимать просто его подружкой, не более того? решат, что ей нужны его деньги, громкая фамилия, или что ей движет желание греться в лучах его популярности у противоположного пола? ужасно. тогда это всё будет просто ужасно.
как и мысли_предположения её о том, что она действительно может быть влюблена в него.
marlene
заявка в пару к беллатрикс и марлин, и это важно. у сириуса и марлин любовь: светлая, чистая, искренняя. у сириуса и беллатрикс одержимость: мрачная, жестокая, порочная. мы делаем упор на 6-7 курс и год-два после выпуска из хогвартса; по постам не торопим, пишем по разному, от 3,5-5к и выше, все зависит от времени и ситуации. сюжет обсудим вместе, внешность - тоже, но единственная важная просьба - кто угодно, но только не бен барнс, пожалуйста.
зови любую из нас в гостевой, регистрируйся и сразу стучись в личку, мы тут каждый день, включаем режим ждуна и все такое пример поста белс положа руку на сердце – беллатрикс лишь делала вид, что дозволяет многое, в то время как на деле она давно решила для себя, что не опозорит семью добрачной связью. особенно, если речь шла о ком-то недостойном. особенно, если ее мысли касались сириуса. нет-нет, о кузене, кроме как «я тебя ненавижу», она и не думала [лгунья], ее мысли касались якобы отношений с рудольфусом.
рудо был красивым; половина потока не сводила с него глаз, но беллатрикс знала, что достанется он только ей. однажды, когда отец закончит обговаривать нюансы с приданым, - в данном случае вопрос упирался не только в чистоту крови, - ибо, как слышала белла, на часть приданого беллатрикс был куплен брак ее младшей сестры с малфоем.
идея очаровать лестрейнджа первоначально принадлежала ее отцу; после подключилась и мать, ну а когда юная блэк услышала, как рудольфус отзывается о темных искусствах, - с каким благолепием он о них говорит, - поняла, что в этом союзе и у нее есть своя выгода.
она никогда не позволяла ему больше, чем распустить руки и дотронуться до себя в тех местах, до которых прежде не дотрагивалась и сама. она позволяла ему поцелуи между занятиями, в ответ ныряла пальчиками под ткань его брюк, когда они оставались одни в полутемном коридоре; она обещала ему большее, но лишь тогда, когда подпись его отца появится на нерушимом магическом контракте их будущего брака. но пока лестрейнджи-старшие колебались, беллатрикс продолжала плести паутину вокруг наследника.
рудольфус был красив, умен, богат и родовит. он был идеальной партией, и мать твердила об этом в каждом письме, однако белла соблазнению предпочитала практику по непростительным в глухом запретном лесу, куда они тайно сбегали два раза в месяц. белла соблазнению предпочитала знания, которые он почерпнул из темнейших книг своей фамильной библиотеки. а еще – она просто не чувствовала тех искр и импульсов, которые вызывали у нее его поцелуи в те моменты, когда она представляла другого. того самого, ненавистного.
кузен блэк стал для нее бельмом на глазу. на первых курсах она испытывала истинное наслаждение, когда цепляла и задевала его и всю его шайку таких же друзей-неудачников. она испытывала истинное удовольствие, когда в очередной раз твердила ему, что он позор всей из семьи. и даже когда на пятом курсе она стала старостой, все чаще и чаще вызывалась на ночные дежурства, чтобы только подловить, чтобы только лишний раз поиздеваться и снять баллы, что гриффиндор и без того накапливает с трудом. она ненавидела его; она же слишком часто о нем думала.
сложнее всего стало на шестом курсе, когда соседки по комнате начали замечать, как похорошели блэк и поттер, превратившись из нескладных мальчишек в завидных парней. беллатрикс лишь презрительно фыркала и закатывала глаза. будь ее воля, она бы с удовольствием применила бы силенцио на каждую свою соседку, а после развлеклась бы с круциатусом, глядя на то, как вываливаются их глаза из орбит от безмолвного крика.
но правила школы были неукоснительными, разговоры соседок – несмолкающими, и в один из вечеров декабря, когда все факультеты собрались за ужином в большом зале, беллатрикс все же словила себя на том, что чрезмерно долго любуется кое-кем за ярко-алым столом. и от мыслей этих ей каждый раз становилось дурно.
мысли эти как флоббер-черви проникали под кожу, ползли вдоль позвонков и касались сознания. они проникали в ее сны, вынуждая просыпаться в холодном поту, с колотящимся сердцем, и утекающим как песок сквозь пальцы изображением смазанной ухмылки. сны о сириусе сводили ее с ума; мысли и фантазии вызывали странное тепло в теле, а когда она снова была близка с рудольфусом, представлять на его месте другого становилось все сложнее.
казалось, что разум и чувства ее жили по своему, не в гармонии, и в попытке избавиться от навязчивых мыслей о сириусе она пыталась забыться в объятьях рудольфуса.
тихий шепот лестрейнджа нарушает полумрак подземелий. где-то там над ними толща воды черного озера, но здесь, в дальней части замка, они погасили ближайшие факелы, чтобы скрыться в тени колонн. ее форменная рубашка расстегнута на все пуговицы, и чашки бюстгальтера приспущены, обнажая грудь. его брюки расстегнуты, и она смелее касается его, притягивая к себе в попытке отыскать удовлетворение, но все, на что способно ее тело, это лишь покрываться мурашками от подземного холода, но вовсе не от жарких поцелуев спутника. он говорит, что она красива; она отвечает на его слова поцелуем, желая заглушить все прочие слова и мысли. он исследует ее тело руками, скользит ладонями под юбку, беллатрикс обхватывает его запястья в немом протесте, не позволяя и в этот раз зайти так далеко, как он желает. рудольфус на мгновение отлипает от ее губ, чтобы возразить, но в этот момент яркий свет, исходящий от чужой палочки, бьет прямо в лицо.
– какого дементора? – белла отталкивает от себя лестрейнджа, запахивая рубашку, и бросает убийственный взгляд из-за плеча рудо на тех, кто посмел заявиться в подземелья после отбоя. сердце на мгновение сжимается а после ускоряет свой ритм. ну разумеется, ведь из всех вариантов в подобном виде ее мог застать именно он. – блэк. поттер. – она смещает взгляд с сириуса на джеймса, и обратно. – заблудились? гостиная неудачников в другом крыле замка.
голос беллатрикс холоднее арктических льдов, в то время как внутри бушует настоящий ураган. она демонстративно поправляет чашки на бюстгальтере, нырнув пальчиками под ткань рубашки; ее движения ленивы, она словно дает понять, что они прервали их на самом приятном моменте, который они продолжат, как только вновь останутся одни.
пример поста марли в отличие от многих и многих, ей дома спокойно и хорошо. марлин не пытается убежать в школу от своих мыслей, пустынных огромных особняков, гулкого сквозняка в коридорах, и слов [указаний] родственников о том, что она должна делать в жизни дальше. её поддерживают и любят просто так, без каких-либо причин, за то, какая она есть. и она осознаёт, что это огромная ценность, та, что доступна далеко не всем.
поэтому она с родителями проводить время всегда рада, но сердце её обычно находится не [только] с ними; каждый день на протяжении трёх летних месяцев марлин скучает по смеху сириуса, который иногда похож на собачий лай, по теплу его куртки, которую он кладёт ей на плечи, если они двое слишком поздно возвращаются в школу; по его смелости и храбрости, которые он демонстрирует каждый день, сам того не осознавая. если бы её спросили, как выглядит олицетворение гриффиндора, она бы ответила, что для неё это сириус, и только он; с его дерзостью бросить вызов собственной семье, с его идеалами, которые он отстаивает до самого конца. сириус — красное; её любимый алый цвет; жар от костров, которые они двое зажигают в лесу осенью, собирая опавшие листья. всё это, всё, что связано с ним, укоренилось в её сердце настолько глубоко, что марлин собиралась гонять свою бедную сову к нему всё лето, писать о любых глупостях и неважных вещах, лишь бы снова и снова получать его письма в ответ, и бережно их коллекционировать.
их предпоследнее совместное лето догорает, подходит к концу, и марлин ощущает эту сладость на кончике своего языка; совсем скоро её волосы перестанут так сильно выгорать на солнце, с носа исчезнут веснушки, и она станет мёрзнуть холодными осенними ночами, натягивая на себя пару свитеров сразу. она хотела бы замедлить время, побыть в этом августе ещё не много, и одновременно с этим сгорала от желания поскорее увидеть своих однокурсников; своими глазами посмотреть, как много трюков на метле выучил поттер за лето, насколько сильно похудела лили, и узнать, не передумала ли доркас спать с ней на соседних кроватях и в новом году тоже.
и конечно, больше всего марлин хотела увидеть сириуса; не в виде звезды на небе, и не в виде призрачной тени в пламени камина; живого и настоящего, пахнущего кожей его куртки, машинным маслом, и ночным ветром пустых автомобильных дорог.
она вычеркнула ещё один день из настенного календаря алым, и натянула на своё домашнее платье вязаный свитер; наверняка её отец снова начнёт смеяться над тем, что марлин начинает мёрзнуть, начиная с августа, но она успела давно привыкнуть к этим подколам. как по заказу, она слышит его голос снизу; отец зачем-то зовёт её, и марлин успевает только собрать свои длинные волосы в свободный пучок, наспех закрепить его простым карандашом, и отправляется вниз, на его голос.
первое, что бросается ей в глаза, заставляя застыть на самой нижней ступеньке лестницы — сириус; и он выглядит настолько инородно в своей огромной кожанке, и с запутанными волосами посреди уюта гостиной, который так старательно наводит мама, что марлин едва удерживается от смешка; она прикусывает губы, и закрывает рот рукой, чтобы не выдать тихого смеха, а потом смотрит на сириуса в ответ своими сияющими глазами.
«ты что, на байке приехал?»
святые угодники. блэк и его гениальные идеи во всей своей красе. марлин качает головой всё с той же улыбкой на губах, и спрыгивает с последней ступеньки. ей приходится взять себя в руки, чтобы не повиснуть на шее у сириуса сейчас же; отрезвляющий вопросительный взгляд отца хорошо в этом помогает. она набрасывает на себя самый невинный вид, услышав резонный вопрос отца о том, как много алкоголя будет в этом "веселье дома у сириуса"; с самым честным видом заявляет: — нисколько, пап. он вообще не пьёт. посмотри на него, он же из такой приличной семьи, — пока взгляды обоих родителей, как по команде, обращаются на блэка, марлин делает страшные глаза, и жестом показывает ему поднять воротник куртки повыше, чтобы лучше скрыть след от татуировки. ему осталось только въехать на байке прямо в эту гостиную, чтобы окончательно оставить о себе впечатление самого трезвого и приличного отличника хогвартса.
марлин взяла руки мамы в свои, и погладила её запястья большими пальцами; она знала, что та подумает — у них и так оставалось слишком мало времени, чтобы побыть с дочерью перед началом учёбы, а потому отпускать её раньше было бы сложно. — всё будет в порядке, правда. я приеду на зимние каникулы. а когда закончу седьмой курс, поживу с вами столько, сколько захотите. у нас с вами ещё будет время, обещаю, — марлин улыбнулась, отпуская её, а потом оставила на щеке отца быстрый поцелуй. им с сириусом нужно было уходить сейчас, пока он не начал задавать новые неудобные вопросы. — дай мне две минуты, ладно? — она улыбнулась и сириусу, и вновь легко взлетела по лестнице наверх, в свою комнату, сгорая от желания наконец-то побыть с сириусом вдвоём. взяв небольшой рюкзак, марлин кинула туда первые попавшиеся вещи, что нашла под рукой — всё равно за совой и учебниками придётся возвращаться отдельно, а одежда сириуса ей вполне подойдёт в случае острой необходимости, — а потом открыла окно, выглядывая во двор. он уже стоял там, действительно, подпирая собой свой байк; от предвкушения скорости и ветра, который вот-вот станет развевать её волосы, сердце марлин сжалось.
да, она по-прежнему говорила себе, что всё дело было именно в этом.
— эй, блэк, лови, — она продемонстрировала ему рюкзак, и скинула его в окно, прямо в руки сириуса — всё такая же молниеносная реакция, да? ну а она справится и самостоятельно, спасибо тяжёлому плющу, который обвивал её окна, и тянулся до самой земли. марлин выскользнула наружу, хватаясь руками за растение, и со всей своей ловкостью и грацией спустилась по нему на два этажа вниз за считанные минуты, аккуратно спрыгнув на землю рядом с сириусом. ей приходилось проделывать это упражнение настолько часто, что она бы смогла повторить этот путь и с закрытыми глазами.
— значит, байк? какая-то там жалкая метла уже не для тебя? — она прищурилась, улыбаясь ему глазами, окидывая взглядом его лицо, каждую мелкую и знакомую ей чёрточку; а потом потянулась, поднимаясь на носочки, чтобы наконец-то обнять его, прижимаясь лицом к разогретой коже его куртки, вдыхая до боли знакомый ей запах его свободы и смелости, который любила больше всего на свете.
| |
